Когда вернулся домой уже с Борисом, каждый занимался своим делом: Наташка читала, мама намывала комбайн. Вот и хорошо, пусть живут своей жизнью, а не чужой, это у меня выбора нет.
Утром я больше всего боялся, что наши следят за новостями, начнется срач и все перессорятся, но, слава богу, друзей политика не интересовала. Хотя я слышал от московских приятелей, что у них в классах разгорались нешуточные ссоры, мы — не Москва.
Всей толпой мы убежали от злобной бабки, гоняющей нас из-под шелковицы, перешучиваясь, отправились на литературу.
Одноклассники нас встретили, перездоровались, Памфилов рассказал анекдот про нового русского и «кроликов разводим». Посмеялись. Только Баранова, Семеняк и Райко держались особняком, но теперь они напоминали скорее изгоев, чем лидеров мнений. Даже Заславский к нам переполз, потому что с нами весело и круто. И, что самое обидное, они сами разогнали группу поддержки, поставив условие: кто не с нами, тот против нас.
А в параллельной ветке реальности я сейчас иду в школу, как на каторгу. Каждый день — бой с гопниками, противостояние с Барановой, которая сочла меня забавным дурачком. И только к лету до меня дойдет, что надо приводить себя в порядок и качаться.
В этой же реальности я создал комфортную среду и для себя, и для остальных. И если кто-то считает себя вправе унижать других, пусть проваливает. Вот такое у нас произошло свержение монархов.
Из учительской вышла Джусь, впустила нас в класс, и мы расселись по местам, а она осталась в учительской. Дежурная Аня Ниженко побежала мыть тряпку, потому что доска была грязной, в белых разводах. Гаечка открыла тетрадь, куда записала то, что я вчера рассказал про Лермонтова, и мне подумалось, что тема у нас сегодня интересная — биография поэта и «Герой нашего времени». Если Джусиха меня вызовет, я ее удивлю знанием материала — многое помню из прошлой жизни, когда заинтересовался темой, отчего же Михаил Юрьевич, окруженный огромным количеством талантливых людей, так и не нашел ни с кем взаимопонимания, а заодно подниму тему «Гений и злодейство». Любопытно, знает ли учительница биографию Лермонтова так же хорошо, как я, или пробежала по верхам школьной программы?
В принципе, вся биография и не такой уж преждевременный уход этого бесспорно талантливого человека сводится к одному: если ты привык отрывать крылышки мухам, рано или поздно накроешь рукой осу. Самый скандальный, самый невыносимый деятель искусств, беспощадный с теми, кто его любил — и с друзьями, и с женщинами. И пусть только Джусиха скажет, что я невзлюбил Лермонтова за дуэль с моим однофамильцем!
Ниженко вытерла доску, и со звонком себя явила Джусиха, отметила отсутствующих: Синцов — как обычно, и Натка Попова — видимо, заболела.
Настала пора опроса, Людмила Кировна заглянула в журнал, поставила задачу — рассказать биографию, собралась произнести фирменное «Лес поднятых рук» — но рук и правда был лес: вся наша команда плюс Баранова.
Учительница так удивилась, что чуть очки не уронила. А поступила она, как обычно, подло: вызвала Ниженко, ввинтила в нее глаза-буравчики.
Анечка поднялась и пробормотала, глядя в парту:
— Михаил Юрьевич Лермонтов родился пятнадцатого октября тысяча восемьсот пятнадцатого…
— Четырнадцатого, — ухмыльнулась Джусиха. — Еще предложение не сказала, а уже ошибка. Спасибо, хоть не тысяча девятьсот пятнадцатого. Дальше. В какой семье он родился?
Я скрипнул зубами. На щеках Ани вспыхнули красные пятна, пальцы задрожали. У этой девочки очень тонкая нервная организация, нельзя с ней так, неужели не видно⁈ Ну давай же, Аня, не сдавайся! Скажи: «Предки Лермонтова были шотландцами. Точнее предок, Георг Лермонт. Его взяли в плен при победе над польско-литовским гарнизоном. Версия не достоверна на сто процентов, но имеет место быть. Потом предок Михаила поступил на службу русскому царю».
Но Анечка знала только то, что в учебнике:
— Его мама умерла, и его воспитывала очень строгая бабушка.
— А отец? — ехидно поинтересовалась Джусиха. — Куда он делся?
Анечка судорожно сглотнула слюну и уронила:
— Умер.
— Заболел раком! — крикнул Заславский и оскалился, многие захихикали.
Для Анечки, социофобушка нашего, не было ничего страшнее публичного осмеяния, и она шепнула:
— Я не готова, извините. Можно сесть?
— Не готова? — отчеканила Людмила Кировна. — Как желчные стихи писать про учителей, которые вам дают знания, жизнь свою и нервы на вас тратят, так готова, да?
Анечка не стушевалась, вскинула голову и ответила:
— Я не писала никаких таких стихов. Я вообще их писать не люблю.