Ледяной душ окончательно меня пробудил. Я позавтракал оладьями и, не дожидаясь Бориса, побежал на место встречи, постепенно переключаясь с глобальных проблем на внутришкольные. Вчера директор вызывал на ковер родителей одноклассников и должен был получить заявлении об отказе от Джусихи.
Сегодня будет ясно, вернули ли нам Веру Ивановну, да и интересно послушать, что было на том собрании.
Оказалось, дрек не сильно лютовал. Погрозил пальчиком родителям, напомнив, что закон есть закон, если ученику положено быть на уроке, он не имеет права никуда уходить, принял заявления, выслушал жалобы на Джусиху и пообещал разобраться.
Что ж, первый урок у нас как раз русский, вот и посмотрим.
— Делаем ставки! — проговорил Рамиль, отошел к стенду и достал десять рублей. — Вот, на то, что погонят ее.
Все, кроме Бориса, не спешившего к своим одноклассникам, поставили против Джусихи. Произнеся ее имя, мы будто бы демона призвали, и она появилась у входа, посмотрела на нас, как на зловредных тараканов, и поплыла в кабинет директора. Взгляд русички, исполненный превосходства, мне не понравился.
— Ща будет битва демонов, — сказала Гаечка и шагнула к кабинету, навострив уши и ожидая, что оттуда донесутся вопли директора, но стояла подозрительная тишина.
Каюк, воровато оглядевшись, шагнул к двери и припал к ней ухом.
— Некрасиво. Пойдем в кабинет, — осадил его Илья и направился к лестнице.
Каюк не спешил уходить, а потом как шарахнется! Едва он отбежал, как дверь распахнулась, и из кабинета вырвался дрэк, красный и злой. Кивнул нам и, перебирая короткими ножками, побежал по лестнице.
— Что-то не то, — предположила Гаечка. — Мне кажется, он Джусиху попросту боится и ничего делать не будет.
Я зашагал за Ильей, жестом поманив остальных. Скользнул взглядом по стенду, отметил, что рисунков там больше нет — их отправили на городской конкурс. Надо уточнить у Бори, когда объявят результат.
— Мне кажется, она сама уйдет, — предположил Илья, неторопливо ступая со ступени на ступень. — Ну сами подумайте, нафига ей такой цирк? Она ведь тоже человек, ей хочется покоя, а не ненависти.
Гаечка фыркнула.
— А мне кажется, что ей надо исключительно дерьма, и чем хуже, тем лучше. Издеваться над нами ей нравится, а теперь она нас еще и ненавидит. — Посопев немного, она добавила: — Надо было сразу признаться, что стих написала я, вы бы учились себе спокойно.
Минаев возмутился:
— Что за фигня! У нас один за всех, все за одног — или как? Все было правильно. Джусиху надо гнать…
Поймав заинтересованные взгляды десятиклассников, он прикусил язык. Чуть дальше шла Наташка с приятельницей, рыжей, как солнце, веснушчатой Иркой Чечуриной.
— Это вы о чем? — спросила Наташка, останавливаясь.
Мы поднялись на второй этаж и в холле ей все рассказали. Сестра приняла нашу сторону, толкнула Чечурину локтем.
— Во молодцы. Прямо революция у вас! — Ее глаза засияли, она и сама с удовольствием поучаствовала бы, если бы могла. — Надо и нам так сделать, а до достала мымра старая. Она нашу Шадурову шлюхой при всех обозвала, хотя она — мыша еще та, даже на дискач не ходит. Из-за помады. Давай и мы так сделаем? — обратилась она к Чечуриной, та лишь пожала плечами. — Не хочу Джусиху.
— Никто не хочет, но все терпят, — проговорило солнечное создание сиплым голосом алкоголика, я чуть не икнул. — В общем, уважуха вам, братаны!
— И сестры! — возмутилась Гаечка.
Осмелела Сашка, уверенности набралась. Из прошлой жизни она вспоминалась угрюмой и нелюдимой — и все стараниями Барановой, которая определила ее в недостойные и натравила толпу шестерок.
Чечурина подняла кулак, и девчонки удалились. Н-да, Наташку по-прежнему тянет к девам… специфическим. И возрастной Андрей — очень и очень хорошо, хоть немного будет дисциплинировать сестру.
Класс был открыт, и все уже находились в кабинете. Едва войдя, я спросил:
— Ну что? Какие новости? Кто открывал кабинет?
— Джусиха, — ответила Желткова, подперев голову рукой.
— Тьфу, твою мать! — Памфилов, стоящий позади меня, так громко возмутился, что обрызгал мне шею.
— Это ничего не значит, — не хотела расставаться с надеждой Гаечка, усевшись на свое место. — Может, ваще урока не будет. В расписании никаких изменений нет.
— Долой Джусиху! — крикнул Карась, переворачивая стул.
— Доло-о-ой! — Плям запрыгнул на стол, как на броневичок.
— Ну и придурки! — закатила глаза Баранова.
Прозвенел звонок, и мы замерли, сосредоточившись на закрытой двери. Воцарилась такая тишина, что было слышно, как воркуют голуби на подоконнике за стеклом.