— Только не говори, что уже все! Все вы меня за дуру держите, разве можно так быстро все сделать?
Спорить я не стал.
— Мамуля, подойди, пожалуйста.
Она подошла — осторожно, ожидая подвох. Я открыл тетрадь с сочинением, показал дату. Затем продемонстрировал домашние задания по другим предметам и всучил ей учебник биологии, желтый, с гидрой, собакой, рыбой и каким-то трилобитом в красном квадрате.
— Проверь меня, пожалуйста. Там, внизу, под параграфом, список вопросов. Учительница по ним спрашивает.
Мама закрыла учебник и припечатала:
— Раньше без этого обходились.
— А я больше не хочу слушать необоснованные обвинения.
Она открыла рот для возмущения, но я вскинул руку:
— Взрослый не бывает правым только потому, что он взрослый, — я покосился на вытянувшую шею сестру, — вот сейчас ты сказала, что я держу… в общем, сказала, что сказала. Теперь я доказываю тебе обратное. Доказал. Ты, конечно, не извинишься, потому что считаешь детей личиносами, в которых надо вбивать свое видение мира, и права голоса они не имеют… — Наташка прыснула в кулак и спрятала лицо за учебником. — Но хотя бы признай, что ты не права. Или у нас в семье мы в самом низу пищевой цепочки?
Это было жестко. Уголки губ мамы задрожали, и я знал, что она собирается сказать: напугать отцом. Но нет, не стала использовать его как пугало. Хотя согласен, по сравнению с ним все эти чужие, хищники и Фредди Крюгеры нервно курят в сторонке. Это ж умудриться надо стольким близким жизнь сломать!
— Извини за прямоту, мама. Но это правда, мы у тебя не такие уж и плохие, даже скорее наоборот, и иногда так важно…
Мама вылетела в кухню. Наташка подождала немного и выдохнула:
— Офигеть! И чо теперь?
— Надеюсь, она задумается над своим поведением, — пожал плечами я. — Это ведь ненормально: бу-бу-бу, посмотри на этого, этот молодец, а ты говно. Помнишь, Борька выиграл на конкурсе, когда снегиря нарисовал? Крутой был снегирь, как живой. И что? «Вот лучше бы математику подтянул». Мне за него так обидно было!
— А меня, когда я на танцы ходила, выбрали примой… ну, на переднем плане танцевать. Это очень круто! Мама сделала вид, что не слышит, — пожаловалась Наташка, засопела обиженно. — А вы с Борькой тогда дурными голосами орали: «В кабаре ногами дрыгать».
Мне передалась обида тринадцатилетней девочки, которая искала поддержку, но нашла смех. Н-да, в таких условиях сложно вырасти нормальным. Что ж, попытаюсь все исправить.
И вообще неплохо бы выработать стратегию развития лет на пять, поставить цели и задачи, а способ реализации появится, когда пообвыкнусь. В четырнадцать лет у меня было две мечты: видик и своя комната, обе недостижимые, потому что видик стоил немыслимых двести долларов, когда зарплата была в пересчете 10–15 долларов, и к тому же ее задерживали, а кто работал на производстве, тому выдавали товаром. В нашем селе почти все работали на винзаводе, потому вино текло рекой, его меняли на яйца, пили по-черному. Причем вино было отличного качества, и это тема!
Его можно купить и перепродать в регионе, где винзаводов нет, или на что-то обменять и продать это что-то. А потом купить акции, которые раздавали работникам винзавода, на них потом будут выдавать на тот момент никому ненужные земельные паи.
И вот тут нужно не проморгать свой шанс. На акции порта лучше рот не разевать: там помимо теневого оборота и контрабанды — наркотрафик. Или если покупать, то не более одного процента, чтобы не привлекать внимание.
Меня охватил азарт, я уступил место за столом Борьке, пересел к Наташке, страдающей над литературой, хотел позвать ее поиграть в покер или дурака, но решил не отвлекать. Желудок взревел голодным зверем, и я отправился на кухню добывать пропитание.
Обычно мы ели все вместе, как и подобает в крепкой советской семье. Кто не пришел или опоздал, тот сам виноват. Если мы приходили в разное время, то обедали по очереди тем, что есть. А был обычно блевунчик, как мы его называли, — суп из сизых макарон и очень стремной тушенки, всем этим отцу выдали зарплату. Тушенку мама делила на два раза, а макароны, то есть рожки… Никогда не забуду, как мы вчетвером: мама, я, Наташка и Борис — все воскресенье выковыривали из них черных жучков. А потом оказалось, что они сами всплывают, если залить рожки водой. Странно, что мы вообще выжили на таком питании и не получили какой-нибудь рахит.
Мама сидела в кухне и смотрела в окно. На плите пыхтела скороварка, где, очевидно, томился заяц, добытый отцом на охоте. На обед всегда был условно съедобный суп или борщ, а на ужин, когда приходил отец, дичь с картошкой с нашего огорода, овощами по сезону или теми же макаронами зимой. Порядки, как в львином прайде, когда никто не имеет права прикоснуться к вкусному ужину, пока не насытится самец.