Сколько там натикало? По привычке я полез в сумку за мобилой, мысленно чертыхнулся: мобилы появятся нескоро, а часов у меня нет. Дед, рыбачивший по соседству, сказал, что двадцать минут одиннадцатого и начал сворачиваться. Но раз уж я здесь, буду сидеть до последнего, деваться-то все равно некуда, а рыба может появиться внезапно.
Дочитав физику, я чисто от безделья сделал заброс, глядя на провисшую леску. Это значит, что груз лег на медуз и не опускается, катушка не разматывается. Н-да, сегодня мне не повезло. Вздохнув, я принялся крутить катушку, и когда леска натянулась, ощутил, как она дернулась.
Есть? Или это медуз леской рвет?
Есть! Аллилуйя! Да много, полная подвеска!
Вдалеке дельфин показал свой плавник.
— Ай, красавец, спасибо! — с азартом поблагодарил я, глядя на серебристых рыбок, которых тащил.
Подтянул, достал, снял. Пять штук, да большие! Дед, который собрался уже спрыгивать с возвышенности на пешеходную часть мола, передумал уходить. Жадно поглядывая на мой улов, стал собирать удочку.
Но ни у него, ни у соседнего парня ничего не ловилось. С той стороны мола, где низко и забор, клевало немного. Я улыбался, ловя завистливые взгляды, и говорил себе, что это самодуры особенные, намоленные. Когда снимал с крючков очередной улов, парень, рыбачивший слева, не удержался, подошел.
— На что ловишь? Дай глянуть?
Не дожидаясь разрешения, он подтянул к себе самодур, погладил крючки. Дед тоже подошел.
— А лишних нет? Я бы купил.
— Нет, — вздохнул я, разводя руками. — Один только запасной, но самому нужен.
Ставрида ловилась круче, чем вчера, и к полудню ведро наполнилось, но остановиться не давал азарт, я наполнил ведро под завязку, поднял: килограммов десять есть. Может, больше. И еще немного в рваном, много раз стираном пакете — хорошо!
Пашка, стоп! Харэ жадничать. Попробуй теперь это сбыть.
Меня одолевала слабость, потому пришлось разделить рыбу на две части и нести к остановке в ведре и пакете. У старушки в газетном ларьке я выменял рыбу на фасовочную бумагу, пересыпал улов из пакета в ведро, чтобы ставриду было видно, окинул взглядом немногочисленных ожидающих, и крикнул:
— Покупаем ставридку! Свеженькая, только крякала!
Из шестерых лишь трое повернули головы, но интереса в их взглядах не наблюдалось. Я подождал, когда придут другие люди, и продолжил зазывать:
— Дешевле грибов! Двести рублей всего. Первому покупателю — сто пятьдесят!
И опять никто интереса не проявил. Да что ж вы сегодня, не голодные, что ли? Никого не интересовала моя ставрида. Почему? Вчера выдавали зарплату, а сегодня все потратили? Или сегодня Меркурий какой-нибудь ретроградный? Или просто вечером народу больше, и он с деньгами, а сейчас вокруг нищие бездельники. Я помахал удилищем, отгоняя слетевшихся на рыбу мух. Обещал Илюхе прийти в три, но, наверное, придется до вечера торчать, пока народ с работы не пойдет.
С утра рыба не ловилась, теперь, вот, покупатель не ловится. По автобусу, который ходил в мой поселок через каждые полчаса, я понял, что прошел час, а продать удалось только полтора килограмма. Потом еще час — два килограмма. Так, глядишь, к ночи управлюсь. Желудок заворчал, требуя еды. К трем дня ушло шесть килограммов — половина добычи.
То ли от усталости, то ли от голода разболелась голова, и начало тошнить. В прошлой жизни я плюнул бы на все и вызвал такси, сейчас я нищий, хочешь не хочешь — терпи и трясись в автобусе. При мысли о набитом дребезжащем «икарусе» тошнота подкатила к горлу. Квест «как доехать, не проблевавшись». Все-таки я себя переоценил.
К шести часам я продал последний килограмм ставриды, отошел в сторону, пересчитал деньги: две тысячи триста рублей! Плюс вчерашние семьсот. Три тысячи! Это два килограмма сыра, которого безумно хотелось. Но транжирить нельзя. Нужно собирать доллары к денежной реформе, то есть к августу, чем их будет больше, тем больше я заработаю и закрою насущные потребности.
Оглядевшись, я спрятал богатство во внутренний карман ветровки. Надо бы сходить на рынок, присмотреться к менялам, узнать, какой курс. Бывали среди них и гастролеры, продававшие фальшивку чуть дешевле, но преобладали нормальные валютчики, которые работали на одном месте и никого не кидали.
Но я еле держался на ногах, потому, умаявшись в очереди, купил десяток яиц — себе, пару пакетиков «инвайта» и упаковку лапши «роллтон»— порадовать Наташку и Борьку «детским питанием», — полбатона и крошечный кусочек копченой колбасы, за которую отдал аж триста пятьдесят рублей. Утром всем будут бутерброды.
Вот почти тысячи и нет, но принести в дом добычу было важно, чтобы подтвердить: я могу, я мужик. Может, стыдно папаше станет, и он тоже начнет носить еду в дом, а не любовнице. Получается примитивная манипуляция, но вдруг сработает?