— Всем привет!
Наташка и Борька радостно мне помахали, мать сделала вид, что не слышит. Похоже, самый взрослый в этой семье — это я, родители так и не выросли, хоть и старательно делали вид.
В кухне на столе стояла огромная тарелка, полная жареной ставриды. Я сварил лапшу, и на запах прибежали Борька с Наташей. Я разделил между ними порцию, и они с радостью сожрали «роллтон», запивая его «инвайтом». Дешевые полуфабрикаты в те времена считались экзотикой и почитались пуще красной икры. Импортное же!
— Откуда у тебя деньги? — спросила Наташка, вылизывающая тарелку.
— Заработал, — пожал плечами я. — Рыбы наловил и продал.
На Наташкином лице отпечаталось удивление: «А что, так можно было?» И меня посетила забавная мысль создать рыболовецкий картель.
— Хочешь со мной? Я сразу после школы на мол пойду.
— Но я не умею…
— Ты не ловить будешь, а продавать. Не кругли глаза, я научу…
В кухню зашел отец, я пожелал ему доброго вечера, на что он ответил недобрым взглядом, и мы с Наткой переместились на улицу.
— Двадцать пять процентов с рыбы твои, — предложил я.
— Всего-то? — возмутилась Наташка.
— Там и Илюхина рыба будет, так что не обсуждается. Если три тысячи наторгуем, твои семьсот рублей, плохо, что ли?
Наташка мечтательно закатила глаза и пропела:
— Три тысячи! Короче, я с тобой! Все равно Влад завтра занят.
— По рукам! После четвертого урока встречаемся возле выхода из школы.
Утром в школьном коридоре у расписания я встретил Желткову, разукрашенную, словно матрешка, как и в прошлый раз. Увидев меня, она залилась краской и онемела. Вот только ее любви мне не хватало!
В школьные годы, как и любому мальчишке, мне мечталось, чтобы девчонки любили по-взрослому и на шею вешались. Но — красивые девчонки, не Желткова точно, из-за нее могли и засмеять. А сейчас представлю — бр-р-р! Это ж дети. Педофилия получается. Взрослые дамы такому сопляку не светят, разве что продажные, а в моем представлении пользовать продажную женщину — все равно, что питаться на помойке, только вместо глистов и сальмонелл — сифилис. Это ж не гетеры с компаньонками, которых с малых лет учат не только искусству плотских утех, но и понимать мужчину.
Помнится, мать отцу рассказывала, что у проститутки во рту какую-то заразу нашли. Может, врала, пугая его, но в память врезалось на всю жизнь.
— Пашка! — окликнул меня Илья; тяжело дыша, подошел.
— Тут это… Зяму закрыли, он всю вину взял на себя, Русю выпустили, и по школе волна пошла. В общем, нельзя с тобой теперь общаться. Меликова уже за это нахлобучили, остальные теперь боятся.
Ну вот и здравствуйте! Обрадовался, расслабился. Придется теперь время терять, на урода этого охотиться.
— А ты? — спросил я, уже зная ответ.
Он выпятил грудь.
— Я — нет.
— А больше мне никто и не нужен. Русю ты видел? Надо бы ему должок вернуть.
— В смысле?
— По башке настучать и ногу сломать. И мальтийский галстук сделать, чтобы не трепался.
— Это как?
— Лучше тебе не знать. Ну что, на рыбалку идем? Я с Наташкой поговорил, она согласна работать у нас продавцом. Мы ловим — она на остановке стоит, продает.
— Круто! А то самим как-то… не очень. Все удовольствие пропадает.
— Кстати, у нас есть весы ручные, с крючком, и мерное ведерко. Наташке я пообещал двадцать пять процентов.
— Шикарно! — просиял он. — Я тебе ключ от хаты дам, на физре сгоняешь ко мне за удочками?
Я кивнул, увидел входящих в коридор Кабанова и Райко.
— Пойдем шуганем пацанов.
— Как? И зачем?
— Для профилактики.
Заметив меня, мажорики передумали подходить к расписанию, устремились по лестнице наверх. Ехидно улыбаясь, я протопал за ними, настиг их возле кабинета. Там же уже ждали два Димона и Любка.
— Пацаны! — улыбнулся я.
Мажорики переглянулись. Димоны замерли, вытянули шеи, глядя мне за спину. Я обернулся, увидел Синцова и вместо того, чтобы испугаться, воскликнул:
— Денечка, призрак нашего класса! Посланник темных сил, дух наш неупокоенный! — Я зашагал к нему, приговаривая: — Дай-ка я тебя упокою.
Синцов так и остался подпирать стену — не верил, что я рискну его бить. Меня же просто достал этот цирк. К тому же накопилась злость и требовала выхода. Семиклассницы, Алиса — можно сказать акушерка, принявшая меня в этот мир и протянувшая зеркало помощи — и ее толстая подружка, отшатнулись, пропуская меня к цели.