Мы начали подниматься.
— Есть честные и достойные опера, — возразил я, вспоминая отца. Как ни крути, а в работе он милиционер, а не мусор.
Да, он — домашний тиран и, похоже, социопат, но дело свое знал и любил, и растил нас честными. Вот только придерживался ли сам этих правил? И можно ли оставаться честным и чистым в шакальей стае?
— Идеалист ты, мальчик. — Она потрепала меня по голове.
В прихожей квартиры Каретниковых, прижав к стене бамбуковые удочки и опрокинув ведро, стояли два мешка с награбленным. Подвинув их, я забрал рыболовные снасти. Похоже, Илюха сегодня на рыбалку не пойдет. На прощание я бросил взгляд на двух распластанных на полу домушников и не удержался, пропел:
— Какая осень в лагерях!
— Понятых заказывали? — спросил Гитлер, заглядывая в квартиру.
Все, моя миссия закончилась. Вот только и уроки закончились. На ковер к директору я не успел. Наташка и Илья ждут меня у выхода из школы… Или уже не ждут? Я посмотрел на часы. Я опоздал на пятнадцать минут, и правильнее дождаться их здесь. Ну Илюху так точно, а Наташка, надеюсь, простит.
Я спустился на улицу, устроился недалеко от лавочки, где обосновалось шесть одушевленных камер наружного наблюдения — приподъездных бабок. Возбужденные и вроде как даже помолодевшие, все как одна они смотрели на ментовский «бобик» и обсуждали происшествие, сходясь во мнении, что богатыми быть не только неприлично, но и опасно, а Каретниковы совсем обнаглели, обирают бедных студентов и жируют, так что поделом им!
Жируют — ага. Они всего-навсего закрыли базовую потребность в пище, то есть работают за еду. Салями в холодильнике — так себе богатство. У них даже «москвича» несчастного нет.
Не прошло и пяти минут, как с дороги во двор свернули Илья и Наташка, увидели меня, подбежали.
— Тебе плохо? — обеспокоенно спросила сестра, наверняка решившая, что я не пришел, потому что упал и где-то валяюсь.
Ну а что ей еще думать, когда я недавно из больницы?
— Мне нормально, ему плохо. — Я кивнул на Илюху и рассказал про воров, и отчитался: — Родителям твоим позвонили, менты воров повязали, их было трое. Соседи к ментам приставлены, чтобы те не вынесли ценное. Так что иди, бди, а то можно после милиции нашей доблестной многого не досчитаться.
Закатив глаза, Илья выругался так изобретательно, что икнул бы любой боцман. Наташка сощурилась и припомнила старую обиду:
— Илья! Фу! Плохое слово! Плюнь, плюнь! Тебе не идет.
Он пропустил колкость мимо ушей, положил руки мне на плечи.
— Спасибо, друг!
— Я удочки возьму в аренду? Тебе точно сегодня не до рыбалки.
Заметив Илью, бабки смолкли, и одна, похожая на Шапокляк, прогнусила:
— Илюшенька, горе-то какое, там твою квартиру ограбили!
— Прекратите распространять сплетни, — гаркнул я. — Попытка ограбления пресечена. Не вводите людей в заблуждение! — я обратился к Илье: — Мы пошли. Благослови в бой!
— Ни хвоста, ни чешуи! — Друг дал мне «пять», и мы разошлись.
Когда вырулили со двора, Наташка восхищенно выдохнула:
— Пашка! Так это ты, что ли, воров повязал?
— Просто квартиру запер, — отмахнулся я, — и ментов вызвал. А вообще на месте следователя я поговорил бы с домушниками, выяснил, кто их навел.
— Знаешь что. Мне пофиг, если ты — не мой брат, — сказала она совершенно серьезно. — Главное, что ты за меня.
Некоторое время мы шли молча. Только на остановке Наташка попросила:
— Научишь меня рыбачить? Все равно мне пока продавать нечего.
К молу мы добрались в два часа дня. В субботу, в выходной, сотни людей вышли на набережную, расстелили картонки и продавали ненужное. Девчонки носили мороженое в сумках-холодильниках, мимо прошла женщина с самодельной кофемашиной: двумя огромными термосами, приспособленными на тележке.
А чуть дальше расположились челноки привезшие из Турции вожделенный импортный шмот. Туда нам лучше не ходить — Наташка слюной захлебнется.
Я вспомнил, как чуть не поплатился жизнью за то, что недооценил гопников, и сказал Наташе:
— Постой пока здесь.
— Ты куда? Я с тобой! — Она рванула за мной к старьевщикам, говоря: — Что ты задумал?
— Вооружиться. Купить карабин, ну, как у альпиниста, вместо кастета. Или цепь, на каких собак водят.
— А-а-а.
Мы двинулись между рядами, поглядывая на товар, разложенный на газетах: старинные сервизы — символ достатка в Советском Союзе, — фарфоровые балерины и слоники, вилки, ложки, сковородки, стариковские шмотки, радиодетали, выцветшие и относительно новые журналы, коллекции календариков, пластинки, потемневшие бусы, сигареты поштучно, семечки, пирожки, вязаные вещи, шапки из нутрии.