— Валим, — скомандовал тощий, и компашка направилась пить самогон за школу.
Каюк развел руками — извини, мол — и засеменил за ними, что-то бормоча. За спиной шумно стравил воздух Борис и прошептал:
— Зачем нарываешься?
И одновременно Илья выдал:
— Таки да! Сработало! Крутотень!
Мы двинулись дальше, и Боря спросил:
— Что сработало?
— Руся нас больше не трогает. Типа мир, — объяснил я.
Идти к нашему дому было пятнадцать минут. Во двор мы заходить не стали, остановились поодаль, а Борька с обреченным видом поплелся дальше.
Вездесущие бабки у подъезда держали пост, дабы ни одна проститутка и наркоман не просочились необлаянными. Бочкообразная тетя Соня выбивала ковер, и пыль летела коромыслом. Играли в догонялки котята.
Н-да, пройти незамеченным не получится. Илья словно мысли мои прочел:
— Давай я поднимусь к тебе и помогу малому вынести вещи?
Не дожидаясь ответа, он побежал за Борисом, кивнул бабкам на скамейке и исчез в подъезде. Вскоре он спустился с рыболовными снастями и двумя пузатыми пакетами. Минут через пять прибежал Боря с выцветшей и дышащей на ладан дорожной сумкой, поставил ее возле моих ног и отчитался:
— Готово!
— Спасибо, Борис, Родина этого не забудет. — Я пожал его руку, навьючился пакетами.
— Я помогу тебе довезти, — вызвался Илья и забрал половину. — Ну, хотя бы до центра, ты ж все один не унесешь.
— Спасибо. Не откажусь.
Мы взяли вещи и направились к остановке, но в спину донеслось звонкое:
— Стойте!
Я обернулся. За нами бежал Борис и смахивал слезы.
— Пашка, стой! Я с вами хочу! С бабушкой познакомиться!
Мальчик сделал выбор. А ведь это невероятно сложно в двенадцать лет! Нужен ли ему такой надлом? Нужна ли эта война? Если уйдет с нами, что это даст? Пожалуй, что и ничего.
Я остановился и серьезно сказал:
— Борис, кто-то должен поддерживать маму. Представляешь, как ей будет сложно, если и ты уйдешь?
Он поник. Я его успокоил:
— Если отец свалит, мы вернемся, и все будет хорошо. Обещаю.
— Проваливал бы уже, — проворчал брат и все равно пошел с нами. — Но с бабушкой-то можно познакомиться?
— Туда ехать два часа, — попытался его напугать я.
Он не отстал, топал рядом и загибал пальцы.
— Сейчас одиннадцать. Плюс два — час дня. Два часа у бабушки — три дня. Два часа на дорогу назад — пять. Гулять мне можно до семи. Четыре часа на бабушку! Я все успею!
— Да пусть съездит, — поддержал Борю Илья. — И вещи дотащить поможет. Эх, скорее бы ты вернулся! Без тебя тоска смертная.
— Все будет так, как должно быть, — успокоил его я. — А должно быть хорошо. Нет — отлично. Только потрудиться надо.
Мы немного постояли на остановке, наблюдая, как мелкие девчонки под фонарем, воровато озираясь, ковыряются в земле — закапывают секретики. Борька сделал стойку, как ворона, которая вознамерилась украсть орех у белки и теперь запоминает, где у нее схрон.
Ничего там особенного нет: стекляшка, под ней всякая ерунда — лепестки цветов, бусины и записки, а казалось — клад нашел! Странная в детстве система ценностей. Помню, лазая на свалке бытовых отходов, я нашел кусок синего расплавленного стекла с пузырьками воздуха и травинками, застывшими внутри. Так он был мне дороже, чем коллекция календариков, которые все тогда собирали. Дороже булочки с маком!
Наконец вдалеке показалась оранжевая морда нашего автобуса, и, помахав мне, Илюха побежал домой.
Судьба будто щадила Борю, и в Васильевку мы добрались за час. Выгрузили вещи на остановке и поволокли к бабушке. Борю таким взбудораженным я редко когда видел. Будто ему предстояла встреча с дедом Морозом, который должен был подарить мопед. Если бы не поклажа, он носился бы вокруг.
А вот возле забора бабушкиного дома он энтузиазм подрастерял. Опустил вещи на пол, покосился на меня.
— Не боись, все пучком! — Я толкнул калитку и услышал голоса, доносящиеся из летней кухни.
— Ради детей — это когда в семье обстановка здоровая! — Бабушка будто бы кого-то отчитывала тоном строгой школьной учительницы.
Ей возразили слабым шепотом.
— Да неужели? И поэтому твои дети ушли из дома и не хотят возвращаться даже под страхом расстрела?