Офигеть, сколько всего произошло за каких-то тридцать лет! Сколько появилось казалось бы незаметных бытовых мелочей, которые здорово облегчают жизнь.
Как теперь без Интернета?! А без сотовых? Буду, как лох, с пейджером ходить, да и в нем какой смысл, когда ни у кого их нет?
А, плевать! Я живой и молодой! У меня вся жизнь впереди и спина заболит еще нескоро! Правда, дольше сорока шести я не проживу, но ведь тридцать подарочных лет — это чертовски много!
Я подошел к телевизору. Рука сама потянулась к кнопке справа наверху. Щелк! Ничего не случилось. Я почесал голову, вспоминая, а не сломан ли он в этот период времени.
— Ха-ха, ну и дурак! — донесся сзади звонкий женский голосок, я обернулся и увидел Наташку. — В розетку включить не пробовал?
Телевизор приравнивался к священному объекту. Помню, было мне лет семь, когда на смену черно-белому «Рекорду» пришел цветной «Янтарь». Как мы радовались!
Потому было кощунственно совать розетку в сеть, где скакало напряжение, и телек включался через стабилизатор напряжения, размещенный на подоконнике.
Наташка стояла подбоченясь, в собственноручно перешитой маминой блузке и короткой джинсовой юбке. Вспомнить бы, в девяносто третьем — еще варенки или уже джинса?
Моя злопастная сестрица, змея подколодная. Тонкая звонкая брюнеточка с яркими от природы губами-вишенками и глазищами, как у Одри Хепберн.
В детстве мы враждовали и даже дрались, я считал ее несносной язвой, она меня — на всю голову затянутым занудой. Впрочем, теперь я отлично понимал природу ее агрессии и понимал, почему она из дома сбегала и чудила.
— Какая же ты красивая, Наташка, — сказал я то, что хотел в этот момент.
От неожиданности она аж закашлялась. Ни оскорблений, ни подколок с моей стороны — в самом деле, что это с нашим кроликом-занудой?
— Ты с дуба не падал, нет?
— Да не, сижу прочно.
Она прищурилась.
— И правда, что ты Зяме нос сломал?
Я пожал плечами.
— Ну сломал — и что? Меня не посадят. Ему в ментовку стучать западло.
Она подошла и приложила ладонь к моему лбу, заглянула в лицо.
— Павлик, это точно ты? Ты не болен? В тебя никто не вселился… А это что? — Она потрогала спрятавшуюся в волосах шишку. — По башке настучали? Тогда понятно. В ментовку-то Зяме западло, но тебе этого не простят. Их много, а ты один.
— И пох. Что мне сделают какие-то… — на языке вертелось «малолетки», но я сказал другое — мелкие гопники.
На самом деле еще как сделают, ведь против лома нет приема, как и против ножичка под ребро, но что такое Зяма с Русей на фоне ядерного взрыва? Или — на фоне залегшего в посадке вражеского снайпера, который тебя пасет? Все угрозы этого мира казались милыми и ламповыми.
Я взял сестру под руку.
— Давай выйдем, разговор есть.
— Лапы убрал! Тут и говори. — Она отступила на два шага. — И вообще ты странный, я тебя боюсь. Вдруг…
— Имя мне — Легион, — проскрежетал я, потянулся к ней, клацнул зубами и сказал уже нормальным голосом: — Тут лишние уши.
Я кивнул на дверь, за которой обедали притихшие родители.
Точно не помню, какой именно был день, когда сломали Наташкину жизнь. Важно, что он еще не наступил, и можно предотвратить большую беду, которая очень скоро случится.
— Это касается тебя и Влада, — прошептал я, добавил, еще раз кивнув в сторону кухни. — И их.
— А предки-то здесь каким боком? — удивилась Наташка.
— Идем. Это важно.
Я направился к двери. Сестрица постояла немного, и любопытство в ней победило вредность — она потопала следом.
Глава 3
Что покладено, то зарыто
Только мы вышли из подъезда, Наташка надула пузырь из жвачки, а когда он лопнул, скривилась и сказала:
— Денег не займу, даже не проси. Опять кассету дебильную себе купишь, и вытрясай из тебя потом.
— Ох и язва же ты! — улыбнулся я. — Владу твоему ж есть восемнадцать?
Ее миндалевидные глаза стали круглыми, ноздри раздулись.
— Тебе какое дело? — вскинулась она.
— Мне — никакого, — сказал я и добавил зловещим шепотом: — Но отец про него знает, и знает, что ты ночами на свидания бегаешь.
— А ты откуда знаешь, что он знает? — не поверила сестра в мою осведомленность.
— Подслушал их с матерью разговор.
На самом деле нет, все это отцу еще неизвестно, но выяснится со дня на день, и тогда начнется ад.
Гонор мгновенно облетел с Наташки, она посмотрела на окно нашей квартиры, кивнула на гору, и по тропинке, виляющей между вязов, мы пошли вверх, пока не добрались до развалин укрепления времен войны, скрытых в зарослях. Наташа вытащила две картонки, спрятанные между плит, на одну села сама, вторую протянула мне. Мы разместились так, чтобы наклоненная плита закрывала нас от тропинки.