Мимо промчались семиклассницы, Лиса-Алиса мне приветливо помахала, пригладив лаковую челку. По лестнице спустился Каюк, подошел ко мне, мы пожали друг другу руки, он встал рядом, задумчиво помолчал-помолчал и выдал:
— Знаешь что? Я не хочу!
— Чего не хочешь? — удивился я и на всякий случай насторожился.
— Вичка умерла, — сказал он — меня аж передернуло.
Неужели Вичка — Наташкина подруга? Видел же ее на днях, была бодра, весела и полна жизни.
— Плечко? — переспросил я, ушам своим не веря.
— Угу. Утром у них в гараже нашли. Они ж соседи наши. Так вот — я не хочу, чтобы меня съели черви!
Казалось, его голос отдает сыростью кладбищенской земли, затхлостью вскрытого склепа. Словно он побывал в чумном городе и выжил. Будто корабль утонул, а он один выплыл и, бессильный, валялся среди трупов.
Аж нехорошо стало, зябко, и я передернул плечами.
— Правильно, — одобрил я его выбор и попытался вспомнить, умирала ли Вичка в той реальности.
То ли память подвела, то ли нет, не умирала, я бы такое запомнил.
— А отчего умерла? — спросил я, уже догадываясь.
Каюк посмотрел на сбегающую по лестнице Наташку, подождал, пока она подойдет, и объявил:
— Вичка… того.
— Не поняла… — не глядя на него, сказала Наташка.
— Сторчалась. Померла, в общем, Вичка твоя.
Цыкнув зубом, Каюк поплелся прочь. Наташка непонимающе захлопала ресницами.
— Гонишь? — бросила она ему в спину. — Охренел так шутить?
— Похоже, это правда. Зачем ему врать.
Наташка раскрыла рот, ушла в себя. Осознав услышанное, укусила себя за руку, и в глазах заблестели слезы. Я молчал. Пусть осмысливает бренность бытия.
— Мы ж недавно виделись… — прошептала она. — Ей пятнадцать лет, как же так?!
— Передоз. Или вкололи дрянь, которую сварили неправильно. Юрка сказал, ее утром нашли. Значит, она в сейчас в морге, и похороны нескоро. Идем домой. — За руку я увлек сестру на улицу.
Школьный двор мы прошли молча. Вырулили на трассу, побрели домой, и тут сзади донесся свист.
— Наташа! Постой! — крикнули сочным басом.
Мы обернулись. Наташку перекосило, она вцепилась в мою руку. И радость на ее лице, и растерянность. К нам широким шагом шел высокий патлатый парень в джинсах и джинсовой же ветровке. В руках он держал три крупные розы, обернутые прозрачной пленкой.
Немного подумав, сестра решительно сказала:
— Валим! — И поволокла меня прочь.
— Кто это? — спросил я, уже догадываясь.
— Влад. — Удивительно, как ей удалось прорычать слово, где нет звука «р»?
— Да подожди! — донеслось сзади.
— Не звони мне больше! — крикнула она не оборачиваясь и побежала, отпустив мою руку.
Судя по шагам позади, он рванул ее догонять.
Огромных усилий стоило не поставить ему подножку. Я посторонился, пропуская его. Нельзя вмешиваться. Что делать дальше, должна решать Наташа, это ее жизнь. Надеюсь, она примет правильное решение. Вот только надежда, промелькнувшая на ее лице, когда Влад ее окликнул, меня смущала.
Влад настиг ее, рывком развернул, схватив за плечи, что-то горячо зашептал.
— Трахаться не с кем? — прошипела Наташка, встала на цыпочки, глядя ему в глаза. — Гоняй Дуньку Кулакову!
Он опять зашептал, попытался ее прижать к себе. Она позволила это сделать, а потом вывернулась.
— Если бы хотел — нашел бы способ!
Стряхнув его руки, Наташа зашагала прочь, Влад догнал ее, снова развернул. Сестра толкнула его в грудь, замахнулась:
— Отвали, я сказала! Еще раз подойдешь — ударю! Видеть тебя больше не хочу. Ссыкло. Подкаблучник! Гнида!
Сплюнув, она зашагала прочь.
— Потаскуха! — заорал Влад, бросил розы и принялся их топтать. — Да на хрен ты кому теперь…
Я как раз проходил мимо, со всей дури ткнул его локтем в «солнышко», еле сдержался, чтобы башкой об колено не приложить. Вместо того, чтобы ответить, Влад покорно сложился.
— Это ты шлюха, — бросил я и отвесил ему оплеуху. — Только подойди к нам — сядешь. Понял?
Он никак не отреагировал, хватая воздух разинутым ртом. Я думал, когда очухается, он захочет реванша, погонится за нами, но нет. Влад был типичным слизняком и маменькиным пирожочком. Выпрямившись, он в последний раз пнул розы — они-то точно не ответят — и гордо понес себя прочь.
— Нахрен тебе этот слизняк не уперся, — сказал я, подойдя к Наташе. — Горжусь тобой.
— Ненавижу! — Глаза ее метали молнии, грудь вздымалась. — Предатель! Как узнал, что папаня свалил, так приполз. Падла. Правильно ты его! Только мало.