– А можно мы с мужиками моими, Гришкой да Олежкой, разделяться не будем? – спросил без особой надежды Иван. – Втроём же это аж три целых дурака получится. Облегчит мыслительные процессы.
– Да какой базар! – улетая, крикнула Марго- Маша. – Пацаны они нормальные. Завтра обойдём колхоз, осмотримся, прикинем всё, найдём живых, председателя из пивной выдернем и составим план ускоренного превращения этой дыры в рай земной. Хотя не люблю я рай вообще. Ад – это моё!!!
Сел Ваня на крылечко церковное и перекрестился автоматически.
– Значит это не сам я крестом осенился. Господь, видно, рукой моей двигал, – обрадовался Ванёк, который про Бога вообще ничего не понимал. – Надо же. Значит, похоже, и он помогать будет. Ну, а с божьей поддержкой да с силой нечистой силы мы тут такое закрутим!
Сзади заскрипела дверь полутонная и в щель просунулась голова протоиерея.
– Ванька, давай бегом сюда! – по бородатому лицу его гуляла тень испуга. – Там буза началась в мужском отделении. Один чудик, понимаешь, восстал против строительства коммунизма. Соломонов Микола, который от алиментов тут прячется. Говорит, что сразу надо делать в СССР капитализм. Весь мир, говорит, процветает от капитализма. И я буду процветать. Алименты стану платить с прибыли от бизнеса. Вот ведь сволочь какую мы пригрели, Ванёк. Змею – удава. Обещает на нас жалобу в ЦК написать. Будто мы слова Никиты Сергеевича на съезде ни в грош не ценим. Гад!
– Ладно, иди, отец Симеон, ещё пяток минут подумаю тут о своём, а потом мозги ему отремонтирую.
И стал Иван детство кусочками воскрешать в памяти. Когда носился он по Грин парку и бегал слушать как поёт колокол часов Биг Бен. Как сидел он после этого на той же самой ступеньке церкви Зарайской, живой тогда ещё, и мечтал стать Господом Богом, чтобы Землю привести в порядок. Чтобы люди любили друг друга, не знали войн, не завидовали и не жадничали. У Господа не получалось почему-то всё это.
– Ничего, – сказал он себе, поднялся и пошел к двери. – Вот построю я коммунизм и Бог сам от радости день креститься будет.
За дверью орали, стонали и неинтеллигентно матерились. Усмиряли, видно, алиментщика.
– Ничего. Всё, чего нет, когда-то явится, – вздохнул Иван.
И, покраснев, потянул он на себя кованную ручку на дубовой двери.
Глава девятая
Советский фонд Мира сам по себе был маленьким клочком натурального коммунизма в социалистическом СССР. С самого начала жизни своей. С 1961 года. Такой малёхонький цветущий миллионами купюр оазис в суровой пустыне раскалённой социалистической отчетности за самую последнюю, топтаную каблуками на улице, копейку. Кругом свирепствовали непредсказуемые пУгала директоров и бухгалтеров. Всякие комитеты всевозможного контроля. От партийного до народного. Они трудились, как опытный ГАИшник, который никогда не отпустит жертву, если она неправильно себя поведёт. Гаишник всегда найдёт в машине неправильно закрученную гайку или недополированный до блеска металлический номер, если шофёр поведением неласков к нему будет. И влепит ощутимый штраф. Расхитителей и растратчиков казны государственной вылавливал шустрый Отдел Борьбы с Хищениями Социалистической Собственности, он же в простонародии – ОБХСС.
Работающий с деньгами народ вздрагивал и проливал пот холодный от одного только упоминания конторы «горфинотдел» и пробовал даже наложить на себя руки, когда слухи доносили до него убийственную весть о грядущей комплексной ревизии, куда вставлялось по человечку из каждой карающей организации. Если проверяющих недостаточно почётно и не благоговейно встречали – беда сваливалась на головы начальства как увесистый молот на наковальню, расплющивая всмятку то, что было между ними. И, напротив, у приветливых и обожающих всякие проверки начальников и экономистов не мог найти ничего даже профессор раскрытия микроскопических финансовых отклонений. Любящего ревизии и ревизоров начальства с его мудрыми бухгалтерами было много. Да почти все любили руку карающую. Потому находились они формально в стране социалистической, но жили как бы при коммунизме. Страну разворовывали технично, в нерушимой дружбе с контролёрами, и для уважающих себя начальников не воровать было унизительно, просто позорно перед коллегами-руководителями и даже родными семьями. В конце 1964 года, после «съедения» соратниками по партии Хрущёва, бояться стало вообще некого и нечего, поскольку Леонид Ильич Брежнев был гуманистом и страстным ценителем всего глобального. Строились всевозможные гиганты всего, что гигантизма и не требовало. Простой народ при нём зажил лучше. То есть ему стали давать немного больше. Так и замечательно.