– Иван со мной на метле, а остальных черти к Фонду доставят, – сказала Баба Тэтчер и через миг все четверо стояли перед Бежевым полукруглым домом в три этажа с маленькими колоннами, лепниной по фасаду, дубовыми решетчатыми окнами и такими же дверьми. Построили его, явно, при царе и жил в нём когда-то, явно не менее, чем купец первой гильдии. Но советское начальство его подшаманило, подкрасило и пустило на благое дело. Собирать с советских граждан лаве, башли, казначейские билеты и деньги с деньжищами для процветания Мира в советском мире.
Кабинет Бориса Полевого, председателя, имелся, но писатель бывал там реже, чем честный и достопочтенный глава идеальной семьи у любовницы.
И потому пошел коллектив просителей к заведующему спецотделением Фонда по распределению денежных средств товарищу Бронштейну Микаэлу Абрамовичу, родственнику, как позже от него же и выяснилось, Лейбы Давидовича Бронштейна-Троцкого.
Микаэл Абрамович вымочил группу в сорокаминутном ожидании при пустой приёмной и пригласил-таки.
После длинного рассказа о жути, разрушающей мир в зарайской области, который каждый рассказчик в общем изложил коротко – часа за три всего, товарищ Бронштейн достал из френча, которые в провинциях уже не носили, носовой платок размером с полотенце, и пустил в него обильную слезу, сопровождая её всхлипами и вскрикиванием фразы: «Эти поцы ответят за такой позорный шухер». После чего он высморкался в платок-полотенце, протер сырость на щеках и сказал торжественно.
– Вы меня потрясли и трясёте даже в эту секунду. Денег я вам дам. Бедные дети и простые люди! Много дам денег! И филиал фонда откроем у вас непременно и обязательно. Чтобы ни один шлимазл не сказал потом, что мы не работаем с народом от Москвы до самых до окраин.
– Как мы благодарны вам от имени КПСС, ВЦСПС и СССР, – пожал руку Микаэлу Абрамовичу Червонный. Секретарь. Глава группы.
– Мы расскажем о вашей доброте к советскому народу, чей спокойный мир разрушила стихия, во всех газетах, журналах и на радио с телевидением.
– Не возражну ни разу! – откликнулся Заведующий. – Исключите лишь журналы «Свиноводство», «Кукуруза» и «Радиотехник-любитель». Ну, и газетку «Программы радио и телевидения на неделю»
– Да, конечно! Какой базар! – вскрикнул, чуя, что деньги вполне почти осязаемы, воришка Гриша Лаптев.
– Но нам с вами предстоит большая и немного напряженная организационная работа, – добавил Бронштейн. – И продлится она ни час, ни день, а месяц минимум. Готовьтесь.
– Да век воли не видать! – опять влез Гриша, но Иван его оттеснил.
– Всегда готовы! Мы же верные ленинцы. С чего начинаем?
– А, естественно, с первого установочного заседания, – заведующий спецотделом откинулся на черную матовую спинку кресла из тонкого хрома. – Назначаю его на завтра, на девятнадцать часов вечера в ресторане «Славянский Базар». Там мы распределим вступительные обоюдные усилия. Я приду на заседание с секретарём Людмилой и тремя помощниками-экономистами. Стол закажите на десять персон.
– Сделаем, – махнул небрежно рукой Олег Мухобойский, компаньон.
И стороны, удовлетворенные началом начала, расстались, чередуя объятья с пожиманием рук.
Компаньоны вышли на улицу и сквозь густой шум Москвы Червонный – Золотов сказал угрюмо.
– Денег у кого сколько? Чую я – разденет нас Бронштейн до трусов.
– Ваня, ты скажи всем, что денег хватит, – тихо шепнула на ухо Баба Яга Марго. – Пусть руки на себя не накладывают раньше времени. Вот сколько денег надо будет, столько и будешь брать из левого внутреннего кармана пиджака. По мелочам. А по-крупному – из портфеля. Видишь, рядом с левой ногой я тебе портфель поставила? Там тоже денег будет, сколько надо. А получим в тысячу раз больше. Ну, всё, мне к отцу твоему по делу надо, к королю Норвегии.
– Привет передай, – сказал Ваня громко.
– Чего? – переспросил секретарь. – Что говоришь?
– Я говорю – денег навалом. Не переживайте. А получим в тыщу раз больше.
Все облегченно засмеялись.
Первый день в Москве они закончили в ресторане «Прага», где через три часа секретарь Золотов вступил в длительную интимную беседу с вождём мирового пролетариата Владимиром Ильичём. При этом все остальные и Ленина тоже слышали, и даже слова отдельные вставляли.
А к закрытию фешенебельного кабака Владимир Ильич был до кончика козырька своей кепки убеждён ораторами, что коммунизм, о котором мечтали революционеры, уже победил. В колхозе «Ни свет, ни заря», который, конечно же, надо было срочно переименовывать просто, но правдиво, естественно для яркого очага коммунистического: « Свет коммунистической зари»