за обеспечением гармонии.
Оттуда вылетал на мотоцикле Гриша Лаптев или Олежка Мухобойский, находил бедолагу по рассказанным приметам места и работал лоцманом, доставляя заблудшего до дома. Но это была не беда, а только её самая невинная половина. Хуже было с отоплением и газом. И если баллоны ещё можно было набрать в магазинах и подключать к плитам, варить и мыться в тазиках с горячей водой, то электрические обогреватели, хоть в магазинах их было невпроворот, подключать было не к чему. Никто не любил копать траншеи и закапывать в них электрокабели. А не любишь что- то делать – никто при коммунизме не имеет права тебя заставить. Да и кабели сами мало что давали. Надо было провода от них правильно растянуть по домам и поставить розетки, патроны для лампочек. В самом центре Зарайска это всё сделали, когда население ещё колыхалось на отметке двести тысяч человек. И нанятые в социалистическом Челябинске электрики в обмен на автомобили «фольксваген» быстренько всё сделали. Но когда город растащило вширь и жить в нем стали два миллиона отдыхающих от трудовой социалистической жизни граждан – челябинские, свердловские и омские спецы – тепловики, газовики и электрики отказались даже от «мерседесов», которых в СССР на конец шестидесятых вообще ни у кого не было. В семьдесят втором Зарайск отметил прибытие трехмиллионного члена коммуны, в семьдесят пятом – шестимиллионного и крах коммунистической святой идеи обозначился перед лидерами высшего общественного строя так же грозно и безысходно как полное отсутствие спасательных кругов и шлюпок на огромном тонущем корабле. Люди разбирали в магазинах транзисторные телевизоры и кучу батареек к ним, но не работали холодильники, стиральные машины и всё, что питается настоящим электричеством. Летом город пропадал в темноте с десяти вечера, зимой с шести. И если смотреть на него ночью с того же вертолёта, обычно не летающего в темноте, то о том, что город огромный есть и никуда не делся, можно было догадаться по кострам внутри домов. Для костров рубили засохшие без полива деревья и они летом давали свет, а зимой ещё и тепло.
После сотого за месяц февраль пожара с выгоранием домов до тла и похоронами четырёхсот коммунаров Совет лидеров коммунизма собрался в кабинете Червонного – Золотова.
Глава двадцать третья
– Профессор!– Воскликнул Червонный. – Кранты нам без Вашей мудрости.
Мы бились за победу коммунизма в Зарайске и долг свой исполнили. Но никто и в кошмаре не увидел бы сегодняшней разрухи и общей жалкой беспомощности. Ведь такого просто даже по теории не может быть при коммунизме. Что это, профессор?!
–Здесь, в славной области нашей, увы, собраны и уже девять лет процветают все смертные грехи людей, живущих в безгрешном по замыслу классиков коммунизме Зарайском.– Печально сказал Карданский Витте и стал задумчиво грызть ногти.– Гордыня, высокомерие, тщеславие, упрямство. Эти грехи не дают нашему народу траншеи рыть, свет для себя провести, воду, теплотрассу. Они ведь избранные. В высшем обществе живут. Как можно унизиться до лопаты и грязи под ногтями! Есть такое? Да полно! А зависть, досада от чужого благополучия, хотя вроде все одинаково затарены добром по уши. Но хочется больше, ещё больше. Еле успеваем закупить всё по Миру. А злорадство при чужих несчастьях? Сам видел одного. Он аж танцевал, падаль, когда зимой у соседа дом сгорел. Чревоугодие – вот оно. Все видим. Обжорство и пьянство. Вы же все их наблюдаете постоянно. Не миллионы, конечно. Это невозможно. Но в большом масштабе то же, что и в малом. Эти грехи – не исключение. Это принципы жизни общества. К прискорбию нашему – коммунистического. Гляньте – многие уже еле ходят от ожирения. Весят под двести кило. Жрут и пьют как в последний раз перед завтрашней казнью. Блуд – сплошь и рядом. В разных микрорайонах города уже все со всеми переспали. Вакханалия какая- то! Это же не от страсти, а от безделья всё! Гнев, то бишь ненависть, оскорбления соседей и нас с вами. Обиды на то, что мы запрещаем продавать в другие социалистические города вещи из своего дома. С себя, ядрен корень! А жестокость! Отлавливают собак возле мусорных куч, убивают картечью из двухстволок, а потом рубят топорами на куски. Такого за всю длинную жизнь даже в среде «бичей» не видел. А я с ними долго жил. Ну и жадность повальная. В дом добро у многих не влезает, так всё одно – бегут в магазин и потом во дворе раскладывают, расставляют. И укрывают брезентом. Тьфу, прости Господи. Ну и уныние – иначе тоска, печаль, отчаяние. Посмотрите на народ внимательно. Как они живут! Весёлых много видели, счастливых, добрых, радостных? Ни хрена вы такого не видели и не увидите. И всё это безобразие от лени, лености ума и тела. И все стараются добыть продажами своей дармовщины деньги эти чёртовы. Много денег! И ещё больше, чем много. Закопать, в стены замуровать, в пуховые перины зашить. Зачем им деньги? Значит жадность зовёт их из коммунизма туда, где можно копить, продавать, богатеть и плевать сверху на тех, у кого денег меньше. Кошмар!