— Да, я помню. Его взяла на воспитание медсестра из госпиталя. Я рад, что они в безопасности, — Ким на секунду задумался о том, надо ли сейчас объяснять Золтану возвращение Эммы в Иерхейм. — Золтан, ты даже не представляешь, как я благодарен тебе за всё. Пойди отдохни хоть немного.
Сапоги Золтана отгремели вниз по лестнице, и стало тихо.
— Пятый Сигил за твоей спиной, — сказала вдруг Эмма.
— Что? — Ким обернулся, не понимая. Потом вскочил и присел за огромной резной спинкой трона. Он гладил, прощупывал бархатистую деревянную поверхность. — Да! Вот оно! Эмма, посвети мне, пожалуйста.
Нервное пламя восковой свечи осветило прочерченный в дереве знак, очень похожий на те Сигилы, что уже были у Кима. Вокруг него просматривались четыре углубления.
— Вода, Земля, Огонь, Воздух… Как ты догадалась, что он здесь?
— Не знаю, само вырвалось.
Ким удивлённо смотрел на Эмму.
— Ладно… А вообще… не важно. Осталось Сигилы вставить в свои места и… Может мы сейчас вызовем какого-нибудь демона? Я думаю, что это просто тайник, — Ким аккуратно вставил нужные пазы четвертый Сигил Воздуха, который он получил от Мудрой Берты, и что-то щёлкнуло, треснуло, и крышка тайника отъехала в сторону.
— Рукопись?
Ким держал в руках пожелтевшие свёрнутые листы, скреплённые печатью.
— Это та правда, которую ты искал?
— Пойдем-ка отсюда в другое место, — он резко поднялся и взял Эмму за руку.
После лестниц и коридоров они попали в небольшую темную комнатку. Ким зажёг свечи.
— Это моя мама.
Он показал на большой портрет на стене, с которого смотрела женщина с доброй улыбкой и большим букетом полевых цветов.
— Такая красивая… — Эмма, затаив, дыхание, смотрела на портрет. — Она совсем не похожа на…
— Королеву?
— Извини, я не то хотела…
— Не извиняйся, — Ким улыбнулся. — Отец не разрешал вешать этот портрет в залах, говорил, что на нём она слишком простая. Похожа на крестьянку. А мама очень любила этот портрет. И я.
Ким отомкнул ящик письменного стола:
— Она самая! — он достал тетрадь в змеиной коже, ту, что сгорела дотла на морском берегу. — Можешь проверить.
— Нет, спасибо! Я тебе верю, — вежливо отказалась Эмма и присела на жёсткую кушетку. — Ким, ты не хочешь прочитать рукопись?
Ким не ответил и сел в кресло напротив портрета. Долго молчал. Сломал печать. Но пока не прочитал ни одного слова.
Ким хотел.
Но.
А нужна ли тебе эта правда, Ким? Страшно терять прошлое, которое до этого ты считал правдой. Страшно терять будущее. Страшно терять себя. А может этой рукописи самое место в камине? Развести сейчас огонь и…
— Ким, ты ведь шёл к этому! Прочитай её, наконец.
— Ты права. Надо покончить с этим, — сказал Ким Эмме, но скорее самому себе. — Я, Сигизмунд Болеард Эрхард, находясь в здравом уме и твердой памяти, пишу эти строки в седьмой день пятого месяца года 1256, являясь представителем королевской династии, а так же являясь живым свидетелем произошедшего в королевстве Иерхейм, и находясь здесь от начала и до конца этой трагической истории, я хочу донести правду о Змее и о великой битве, дабы сохранить зерно истины для потомков…
Ким читал вслух, с трудом разбирая устаревшие буквы, но потом читал уже молча.
Эмме же в это время казалось, что она наблюдает за каким-то превращением: ею любимые черты менялись, искажались, принимали некий иной вид, при этом Ким был всё тот же Ким. Что-то менялось у него внутри, в душе, каждая частичка её переворачивалась, как будто в калейдоскопе и всё укладывалось в иной, доселе невиданный рисунок. И весь этот перевертос отражался на его лице.
Ким дочитал рукопись.
— Они должны знать… они должны знать… Прости… Сотни лет вранья… сотни…
Он говорил что-то тихое и невнятное и смотрел на мать. А она смотрела на него, обнимая васильки и ромашки.
Тут прихгромыхал Золтан.
— Ваше величество, у дворца собирается народ. Толпа со всего города… Это толпа, которая требует короля. Они хотят видеть тебя.
— Я выйду к ним, Золтан.
Верный друг и товарищ, разве мог он не заметить этой странной замены? Что-то случилось с твоим королём.
В сторону нейтралитет и проформы — опаленный ночным боем, уставший от ран, собранный, чтобы не развалиться на части от каждого вздоха — он обнял своего Кима и говорил с ним, словно успокаивая какого-то страшного зверя, что сидит в нем, как в клетке: