Выбрать главу

Голос звучный, глубокий, чуточку низковатый.

Она опять приветливо улыбнулась нам и легко поднялась в автобус. Голубев подмигнул мне.

— Хороша краля? Откуда такая взялась? Видно, из новеньких. Не видел ее раньше.

Я вел автобус первый отрезок пути. В зеркальце, укрепленном вверху кабины, иногда видел Тоню в узком проходе между кресел, в зеленом с какими-то квадратными рисунками платье, слышал ее спокойный голос, когда она разговаривала с пассажирами, отвечала на вопросы.

Потом Тоня села на свое переднее место возле водительской кабины, повесила на крючок сумку и, отдыхая, устало расслабила плечи. Я невольно продолжал наблюдать за ней. О чем-то думая, словно уйдя в себя, она безучастно смотрела на бегущую под колеса дорогу.

Пошли поворот за поворотом, один круче другого, то и дело выскакивали встречные машины. Тут смотри в оба. Мне уж было не до Тони. На гребне горы я свернул к обочине, остановил машину и открыл дверцы, чтобы пассажиры смогли выйти покурить и несколько размяться. Тут была наша обычная остановка. Часть пассажиров быстро скрылись в придорожном леске.

— Хотите выйти? — предложил я Тоне.— Стоянка — минут пять. С непривычки, наверное, устали?

Она благодарно взглянула на меня, накинула на плечи пальто и вышла из автобуса.

Мы прошли шагов пятнадцать по шоссе и остановились.

С высокого гребня открывался широкий обзор. Дорога круто сбегала к узенькой речушке Каменке, петлявшей по просторному, в кустах, лугу. Невысокий березняк, покрывавший склоны, раззеленился. Виднелись пышные кусты доцветающего вербника. За дальними отрогами густо синели леса. Воздух был легким, прохладным, с запахами молодой листвы и прелой теплоты земли. Веяло покоем.

— Хорошо! — сказала она, глубоко вздохнув, и посмотрела на меня открытым доверчивым взглядом, словно приглашая вместе полюбоваться картиною весны.— До чего же тут хорошо!

— Вы, наверное, недавно с юга? — спросил я.

— А, похоже? — Она коснулась пальцем щеки.— Похоже на южный загар? — и чему-то загадочно улыбнулась.

Она сняла с головы платок и тряхнула волосами, рассыпая их до плеч. Опять взглянула на меня, полузакрыла глаза, словно солнце слепило их. Губы ее шевельнулись. Я прислушался...

— «Приедается все. Лишь тебе не дано примелькаться. Дни проходят, и годы проходят, и тысячи-тысячи лет,— вполголоса, будто для себя, читала она певучие стихи.— В белой рьяности волн, прячась в белую пряность акаций... Может, ты-то их, море, и сводишь, и сводишь на нет...»

— Чьи стихи? — спросил я.

— Неужели не знаете? — она полуобернулась.

— Пастернака? — неуверенно сказал я.

— Ну, конечно же... Как весна всегда радует! Ждешь от нее всякий раз чего-то, волнуешься. А придет осень, и видишь: пролетели красные месяцы, не сбылись весенние ожидания.

— Какое мрачное отношение к жизни!

— Разве это отношение к жизни? Просто наблюдение. Так почти у всех. Человек всегда ожидает от жизни большего, чем она может ему дать.

— Не задумывался над этим,— признался я.— Мне пока все времена года нравятся. Я и осень люблю, не жалею, что весна и лето пролетают. Зиму обожаю.

— Не пришла еще пора над таким задумываться,— улыбнулась Тоня.— У вас все впереди, жизнь ваша только начинается. Подождите, вот поживете и увидите, сколько она на пути всяких ловушек для человека расставляет. Вашу пору можно назвать весенней.

— Хорошенькое дело,— запротестовал я, слегка уязвленный ее снисходительным тоном.— Только начинается... Убегают годы. Армии успел три года отдать. Другие за это время далеко от меня вперед ушли. Теперь мне их догонять надо.

— Какая сложная задача... Боитесь, что не догоните? Успеете свое ухватить, может, и других обойдете. Было бы только желание...

Она говорила со мной тоном старшей — с оттенком легкой насмешливости.

Странно, что это всерьез не обижало. Действительно, я чувствовал себя перед ней мальчишкой. И все же мне хотелось стоять рядом с Тоней, вслушиваться в ее низковатый голос, всматриваться в ее смуглое лицо с удивительно синими глазами. Я разглядел морщинки: они были у глаз и две, какие-то горестные, у красивых губ. Что она за человек? Где и как жила? Откуда у нее такая душевная усталость? А стихи? Я ведь тоже знал их, знал и не знал. Они звучали теперь как-то совсем по-новому. Эта женщина необъяснимо влекла к себе.

Следующую часть пути, уступив место за рулем Голубеву, я сидел рядом с Тоней. Она опять ушла в себя. Мне казалось, что пустячный коротенький разговор на остановке нас сблизил. Но я не хотел мешать ей, чтобы навязчивостью не разрушить возникшие добрые отношения.

Неожиданно Тоня поднялась и пересела на свободное место у окна, всматриваясь в дорогу с таким напряжением, словно отыскивала что-то знакомое. Вдали показались заводские дымящие трубы.

— Сейчас Крутогорск,— сказал я Тоне.— Большая остановка. Она рассеянно оглянулась на меня.

Замелькали первые дома Крутогорска. Мне показалось, что Тоня заволновалась, больше того — занервничала. Запахнула пальто, перевязала платок, надвинув его низко на лоб, и будто съежилась, стараясь стать неприметней. Тревожно и беспокойно всматривалась она в дома, узкие окраинные улицы, по которым осторожно катил наш автобус, задерживаясь на людных перекрестках.

Автобус остановился на небольшой площади в центре города у почты. В нескольких шагах находилось кафе «Космос», в котором мы, водители, и пассажиры, ехавшие с нами дальше, обычно завтракали и отдыхали.

Но, прежде всего мне надо было передать Ленке покупки, которые она поручила мне сделать в областном городе. Она, как условились, ждала меня у станции.

— Какая похвальная точность,— сказала Ленка.— Минута в минуту. Как на железной дороге!

— Боремся за звание экипажа коммунистического труда,— нарочито торжественно сказал я.

Однако мы и в самом деле гордились, что соблюдаем график движения. Если и нарушаем его, то с опережением. На промежуточных остановках наши пассажиры не томились напрасно в ожидании автобуса.

— Все купил?

— Предъявить список? — осведомился я. Мне было приятно видеть сестру. Почему-то захотелось познакомить ее с нашей новой кондукторшей.

— Ладно, ладно, верю...— Ленка улыбнулась.— Спасибо за все от меня и Кати. Шлет тебе привет! Ну, желаю счастливого плавания. Побегу. Неудобно, что пришлось отпрашиваться.

— Беги, беги... Мне тоже надо торопиться. Видишь, все в кафе пошли. Я легонько толкнул Ленку в плечо.

— Нахал! — укорила Ленка.— Сестру!

— Я — нахал? Хорошенькое дело. Хоть бы поцеловала в благодарность. Такую сумку всего приволок.

— Пожалуйста,— пренебрежительно сказала она.

Я наклонился, и Ленка звонко чмокнула меня в щеку и потрепала по голове.

Пассажиры, толпившиеся возле автобуса, сочувственно улыбнулись, конечно же, не подозревая наших родственных отношений.

Я прошел в кафе и быстро оглядел столики, надеясь подсесть к Тоне. Ее тут не было. Мне хотелось проявить к ней элементарное внимание, и я вернулся к автобусу.

Тоня сидела одна в пустой машине, забившись в угол.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Это что за шутки? — сказал я развязно.

— Кто вас так радостно встречал? — спросила Тоня, что-то слишком внимательно вглядываясь в меня.

Я самодовольно рассмеялся.

— Ленка!.. Сестра.

— Родная сестра? — она явно не верила.

— Родная, честное слово. Ленка! — весело подтвердил я.— А теперь — завтракать. Нам еще ехать и ехать,— и протянул руку, желая помочь Тоне подняться.

— Подождите,— она решительно отвела мою руку.— Это, что же, ваш город?

— Крутогорск? Родной.

— Где вы живете? Я назвал улицу.

— Вы, что же, Витязев? Я ничего не понимал.

— Откуда вы знаете? Знакомы с нашими? Вы тоже из Крутогорска?

— Нет, нет,— поспешно разуверила Тоня.— Однажды случайно видела вашу сестру и запомнила ее. Идите завтракать. Опоздаете, голодным останетесь.

— А вы?

— Не хочу,— сухо отказалась она.— Посижу тут. У меня мелькнуло смутное подозрение.

— Тоня,— нерешительно приступил я.— Может, у вас с деньгами туговато? Могу одолжить. Отдадите... Не в последний раз мы с вами в поездке.

— Идите, идите! — приказала она тоном, не терпящим возражений.— Ничего мне не надо. Деньги у меня есть,— и для убедительности, да и видимо, желая скорее отвязаться от меня, открыла сумку и показала бумажки.— Не задерживайтесь, завтракайте!

Отступать не хотелось. Но я почувствовал: больше настаивать не надо — рассердится. Может, у нее есть какие-то свои уважительные доводы. Она даже нахмурилась.

В кафе за столиком я сидел один и раздумывал о странном поведении Тони. Задала же она мне ребусов! Что и кто она? Замужем? Одна? Она — не Зина, и ясно же, что должность кондуктора для нее чисто случайная, может, попала в какие-то трудные, сложные обстоятельства? А почему знает Крутогорск? Во всяком случае, нашу улицу. Выдумывает, что случайно видела Ленку? Или это правда?

Но расспрашивать о чем-нибудь Тоню в этот рейс я не решился. Посчитал, что не имею права.