За чтением незаметно задремалось.
Проснулся я от легких толчков. Надо мною стояла Ленка и легонько похлопывала меня по плечу.
— Гриша, Гриша...— шептала она.— Маира тебя спрашивает. Что ей сказать? Встанешь?
С минуту я лежал и думал, что сказать Маире. Встречаться с нею совершенно не хотелось. Зачем мне эта встреча?
— Скажи, что очень устал после поездки и крепко спит. Не смогла добудиться. Понятно?
Мне показалось, что такой ответ устраивал Ленку. В ее глазах блеснуло торжество.
Я опять задремал и проснулся, услышав рядом голоса. Неподалеку сидели Ленка и Катя и тихонько разговаривали.
— Да? — иронически спросила Катя.— Мне, например, понятно, все понятно. С чего ты взяла — раскаяние? Борис не из таких. Это — разведка. Он еще всех вас удивит.
— Перестань — поссоримся,— предостерегла Ленка.— Борис — мой брат. Не хочу о нем плохое слышать.
Тут обе заметили, что я пошевелился и замолчали.
— О чем спор? — спросил я.
Они переглянулись.
— Спи, Гришенька,— ласково пропела Ленка и потянула подругу за руку в сад.
— Дядя Паша! Достань воробушка! — послышались ребячьи голоса за забором.
Долговязая фигура Павлика неслышно возникла посреди двора. Он глянул вправо, влево и, никого не обнаружив, посмотрел на меня. Потом решительно направился в мою сторону.
— Один? — бросил он.
— Возможно,— ответил я.
— Они куда ушли?
— Кто?
— Будто не знаешь,— с досадой ответил он и посмотрел на часы.— Нет, не опоздал.
— Где-то там,— показал я в сторону сада.— Изнывают от одиночества.
Он потоптался возле моей раскладушки и присел в ногах.
— Гоняешь автобус?
— Ага,— лениво протянул я.— Что, собственно, тебя так беспокоит?
— Персонально ты не беспокоишь. Можешь об этом не тревожиться. Смотреть на подобных тебе противно. Ты ведь не одиночка.
— Так отвернись,— посоветовал я миролюбиво.
Меня раздражала его навязчивость. Всякий раз он вот так зудил. Как комар!
Павлик был, постоянно обуреваем какими-либо новыми идеями.
В этот раз он обрушился на консерватизм в школьном образовании. Я знал, что его не остановить, пока он не выложит до конца. Он даже забыл, что в саду его ждут, и не торопился туда.
Мысль Павлика сводилась к тому, что средняя школа калечит ребят, забивает головы школьников сведениями, которые потом им оказываются совершенно ненужными. «Вдумайся в существо,— возбужденно говорил он, размахивая руками.— Как сейчас сдаются экзамены? Ребята занимаются зубрежкой, готовят шпаргалки по всем предметам с единственной целью — ответить в точности по учебнику. К самостоятельному мышлению их совершенно не приучают. На другой день после экзамена все это из головы, как мусор, выбрасывается», Павлик говорил, что сейчас существует только школа фактов. Она изжила себя. Пора переходить к школам методов, понятий. Это приучит школьников к мышлению, к сознательному отношению к фактическому материалу. Да и информации-то, которыми школа пичкает детей, говорил Павлик, давно устарели. «Только в последние двадцать лет наука удвоила количество знаний против добытых человечеством за три с половиною тысячи лет. А школа продолжает заполнять мозги школьников информациями прошлых веков. По математике она держится на уровне семнадцатого века. Вдумайся!.. А по физике не перешагнула девятнадцатого века. Это говорят ученые...
Мысли сами по себе были интересными и новыми для меня, но мне не хотелось поддерживать разговора.
— А ты! Чем занимаешься? Гоняешь автобусы. Бессмысленно тратишь дорогое время, черт бы тебя подрал! — выругался в мой адрес Павлик, хлопнув себя по коленам.— Как долго собираешься вести такой образ жизни?
— Можешь ты меня оставить в покое? — попросил я его и поднялся с раскладушки.— Честное слово, оставь меня и возьмись за воспитание кого-нибудь другого, более податливого.
— Продолжаю верить, что ты еще не совсем безнадежен,— сказал Павлик.
Видимо, его трубный глас дошел до Ленки и Кати, и они поспешили к нему.
Гулко хлопнула с размаху брошенная калитка. Мы все оглянулись. Во двор, прихрамывая, входил Базовский. Выглядел Константин Григорьевич чрезвычайно встревоженным. На нас едва взглянул.
— Дома отец? — спросил он отрывисто, не здороваясь.
— У себя,— сказала Ленка.
Размахивая палкой, Константин Григорьевич торопливо пересек дворик и скрылся в доме. Все переглянулись.
— Что с ним? — сказал Павлик.
У меня же вдруг защемило сердце. Я подумал, что внезапный приход встревоженного Константина Григорьевича, может быть, связан с Тоней. Неужели ему стало что-то о ней известно?