Шикарно!..
На обратном пути я решил, не откладывая, зайти к Маше.
В армии я узнавал Машины письма по конвертам — нарядным, красочным, с рисунками, посвященными каким-нибудь знаменательным датам и событиям: музыкальным фестивалям, международным спортивным встречам, студенческим праздникам, полетам в космос, датам жизни выдающихся людей. Значит, Маша думала не только о письме, но и о том, в какой конверт его вложить. И это имело для нее значение. Она устраивала мне праздники.
Маша очень горевала, что меня сорвали с третьего курса института, и мне, хоть у самого скребло на сердце, приходилось ее даже утешать. В письмах она подробно сообщала о себе, обо всех городских новостях. Ее письма были ниточками, которые связывали мою таежную армейскую жизнь с жизнью в большом мире, занятом важными делами. Стоя на посту у продовольственного склада или склада ГСМ — горюче-смазочных материалов,— сидя на политзанятиях и в свободные от службы часы, я тепло вспоминал Машу, все наше хорошее прошлое. Только за баранкой самосвала мысли о Маше оставляли меня.
Так было в первый и самый трудный для меня год военной службы. Потом письма от нее стали приходить все с большими разрывами, не такие уж подробные и не такие сердечные и в самых обыкновенных конвертах. Я подозревал что-то неладное, однако виду не подавал. Последние полгода Маша вообще молчала. Теперь предстояло все выяснить.
На ее тихой улице тянулись трехэтажные каменные дома с балкончиками. Два подъезда, по двенадцать квартир в каждом, уютный дворик, на улице перед фасадом — палисадник.
Забавно, что новоселы не смогли расстаться со своими мелкособственническими привычками. Во дворах стояли легкие сарайчики, остро пахло навозом, слышалось похрюкивание, козье блеяние и бойцовские переклички петухов. Палисадники перед домами превращены в картофельные плантации, только присажены кое-какие цветочные кустики.
В таком вот доме и жила теперь Маша. Фасад его украшал лозунг, старательно написанный масляными красками на деревянном щите, укрепленном между балконами на высоте второго этажа: «В нашем доме нет двоечников!» На фасаде соседнего дома красовался другой броский плакат наглядной агитации: «Родители отвечают за воспитание своих детей!»
Обсмеешься!..
Во дворе мне встретился Терентий Степанович, узколицый, с оплывшими глазами, редкими сальными волосами на голове — отец Маши. Он возился с фанерными ящиками из-под каких-то продуктов, обтягивал их сеткой.
— Для кроликов лажу,— пояснил скрипучим голосом Терентий Степанович.— Хорошие, говорят, породы есть — по мясу и шкурке. Хочу испытать. Как служилось, солдат?
Спросил Терентий Степанович равнодушно.
Этой семьи я никогда не любил и в их дом приходил только ради Маши. Среди жителей нашей окраины Терентий Степанович пользовался неважной славой, хотя на заводе ходил в передовиках, его портрет неизменно красовался под стеклом в витрине почетных людей. «Кержак»,— за глаза, а порой и откровенно в глаза говорили о нем. Это прозвище достаточно точно определяло его характер.
На своем домашнем участке Терентий Степанович однажды начисто вырубил все кусты малины и освободившуюся землю занял под картошку. Я даже ахнул от жалости: хорошая была у них малина, главное, вволю, не переесть.
— Малина — баловство,— пояснил мне тогда строго Терентий Степанович.— Возни с ней много, а выгоды — пух. Всю ее ребята обирают. Иное дело — картошка. Валюта! Верное слово. Коровы держать не надо, за картошку молоко носят. Дрова нужны? Пожалуйста! Я тебе картошки — ты мне дрова. А весна придет? Всем семена для посадки нужны, все продать просят. Весь день в ворота стучат.
Такой житейской практики держались в этом доме.
— Отлично,— ответил я на вопрос Терентия Степановича.— А как вы поживаете?
Он посмотрел на меня внимательно и досадливо крякнул.
— Живем... Кряхтим. Вот это будет поточнее,— и почесал круглый морщинистый, как старая картофелина, маленький подбородок.
Другого ответа я от него и не ожидал. Мы оба равнодушно помолчали.
Терентий Степанович отложил в сторону столярные инструменты и присел на скамейку, не очень приветливо поглядывая на меня.
— Закурить, солдат, найдется? Закурить, конечно, нашлось.