— Да, кряхтим,— задумчиво произнес Терентий Степанович, с такой свирепой жадностью втягивая в себя табачный дым, что сизые его щеки, казалось, прилипали к зубам. И начал нудно жаловаться, кто и как придирается к нему в цехе, какой скверной и развращенной растет молодежь, сколько вокруг всяческих несправедливостей, недостатков, непорядков.
— Это чья машина? — спросил я просто так, чтобы отвлечь Терентия Степановича, и показал на железный гараж с открытыми воротами, в глубине которого посверкивал никелированным бампером «Москвич» последней марки.
— Тоже горе,— отмахнулся Терентий Степанович.— Смотреть не хочется. Жалею, что связался. Каждый год налоги платишь — за машину, за строение, за землю, за технический осмотр. Резина горит, никаких гарантийных сроков не выдерживает. Запасные части тоже надо покупать. Они все дорожают. Первый «Москвич», ты, верно, и не помнишь, девять тысяч старыми стоил. А теперь его по цене «Волги» продают. А свою захочешь продать — только по казенной цене со скидкой за износ. А почему? Никакой уверенности в жизни.
«Верно ведь — кержак»,— подумал я. Устав слушать его жалобы, спросил, дома ли Маша.
— Кто? — Он вдруг скрипуче засмеялся.— Эва, вспомнил, Маша!
Нету Маши. Перекрестилась... Маирой стала.— Он подумал, морща лоб, словно соображая, где может быть дочь.— Маира! Отпуск у нее. В дом отдыха укатила. Недельки через две вернется. Совсем, солдат, от дома девка отбилась. Мы ее и не видим. Все дела у нее какие-то важные. А какие-такие дела могут быть каждый день до часу-двух ночи? Парни у нее на уме. Вот ее важные дела.
Я не стал больше расспрашивать его о Маше.
Придется дождаться ее возвращения из дома отдыха.
— Да, недели через две вернется,— повторил, словно для убедительности Терентий Степанович, затоптал ногой окурок, поднялся и, уж не обращая на меня никакого внимания, опять занялся клетками для кроликов.
3
Большая автобусная база оказалась подходящей. За машинами тут ухаживали по-армейски, строго. Механики принимали их после рейса, составляли дефектные ведомости; они же проверяли техническую готовность автобусов к выходу. Перед рейсом и по возвращении на автобазу можно было принять душ или ванну, отлично пообедать, при желании отдохнуть в спальном помещении.
Я понаблюдал, как машины выходят на линии. Несколько человек обязательно проводят товарища в далекую дорогу. Сторож, закрывая ворота, помашет рукой. Водители все оказались молодыми, в большинстве, однако, с шоферским опытом, любящими загородную службу, дальние путевые просторы.
Три пробных рейса вместе с пожилым наставником прошли благополучно, и меня зачислили в штат водителей автобусов дальнего следования.
Домашние единодушно не одобрили мой шаг.
Павлик только безнадежно махнул рукой и покрутил пальцем у виска. Намекнул, что я, очевидно, чокнутый.
— Ты хоть поосторожней с водкой,— сказал отец.— Знаешь, сколько аварий из-за этого.
Они разделяли прочно бытующее представление, что все водители автомашин — непроходимые пьяницы и потенциальные аварийщики.
За час электричкой я добирался из Крутогорска до областного города. Отсюда утром и начинался рейс. Наш автобусный маршрут проходил по живописным местам через Уральский хребет. Шоссе пролегало почти строго с востока на запад. За несколько поездок я хорошо изучил все особенности маршрута, узнал благоустроенные участки дорог, где условия позволяли развивать приличную скорость, и такие отрезки пути, где машину надо было вести с особой бдительностью. На конечную остановку мы прибывали к вечеру, осматривали с напарником Сергеем Ивановичем Голубевым машину, устраняли всякие мелкие неисправности, отдыхали, а утром отправлялись обратно.
Так потекли мои дни.
Однажды вечером я сидел у себя в комнате и просматривал институтские учебные программы. Вошла Ленка и молча встала у двери.
— Ты чего? — оторвался я от бумаг.
— Тебя Маира спрашивает. Что ей сказать? Ты дома? Я вскочил.
— Конечно! Чего ж ты не пригласила ее?
— Сам приглашай.
— Ты это что? — спросил я, удивленный, Ленку. Она ничего не ответила и демонстративно вышла.
«В ссоре? Из-за чего?» — подумал я, припоминая, как Ленка явно избегала всяких расспросов о Маше, и заторопился на улицу.
Маша сидела на скамейке в нашем садике. Увидев меня, она вспорхнула и странной виляющей походкой пошла навстречу, протягивая руку.
— Вот ты какая! — не скрыл я своей растерянности, и сердце вдруг упало.
— Какая — такая?
— Шикарная!.. Она оглянула себя.
— Какой же шик? — вроде удивилась Маша.— Не ходить же в растрепах.