— Ты насовсем? — спросила Маша, осторожно оправляя юбку, прежде чем сесть.
— Писал же тебе.
— Разве? Значит — забыла.
«Забыла!» — мысленно усмехнулся я.
— Но письмо получила? Почему не ответила? Даже нового адреса не сообщила.
— Никому не отвечаю. В дом отдыха поехала — всем девочкам и мальчикам собиралась писать,— затрещала Маша.— И ни одного обещания не выполнила. Это так скучно — писать письма. О чем? Ничего же нет интересного.
Меня опять по-грешному потянуло к ней. Я положил ей руку на плечо.
— Кстати,— вспомнил я.— Как тебя теперь зовут?
— А что? — Она подозрительно смотрела на меня.
— Маша или Маира?
— А если Маира?
— Зачем? У тебя такое хорошее имя — Маша.
— Вкусы бывают разные,— сухо сказала Маша.— Тебе нравится, а мне не нравится. Всякому свое.
Я опять обнял ее, надеясь хоть этим перебить ее птичий щебет.
— Помнешь же кофточку,— сердито напомнила Маша.
— Тебе только это мешает?
— Нет... Не люблю телячьих нежностей. Почему это так — только останешься наедине с парнем, так и начинают лапать?
Вот оно что! Мои руки сами опустились. Я даже немного отодвинулся. Она это заметила.
— Обиделся?
— Да нет... Скажи лучше, чем ты вообще теперь занята?
— Как чем? Работаю.
— Учиться, не пошла? Где же работаешь?
Она помедлила с ответом, разглаживая складки на юбке.
— Продавцом в магазине. Не подумай чего плохого — в книжном. Видел новый большой книжный магазин? Там.
— Должно быть чертовски интересно,— сказал я, не понимая смущения Маши.— В школе, помнишь, мне хотелось прочитать все, какие есть на свете книги. Завидовал библиотекаршам. Вот это работа! Выдавать книги. Можешь прочитать любую.
— Для коровы вся трава — корм. А много ли она съест? Думаешь, ее радует, что на лугу много травы?
Еще один удар. Я ошалело посмотрел на Машу. Время от времени она вот так вроде и легонько, но весьма чувствительно, трахала меня по голове.
— Ты не любишь свою работу?
— Что такое магазин? — передразнила Маша кого-то, стараясь говорить пискливым значительным тенорком.— Это — торговая точка... Отличается только тем, девочки, что наш товар духовный — книги. Задача такая же: культурно обслужить всех покупателей, помнить всегда о повышении оборота нашей торговой точки. Вот и все...
В другое время меня может, и рассмешила бы такая тирада. Но не сейчас. Я все больше мрачнел.
— Кто научил тебя такой болтовне? — спросил я.
— Да это — сущая, правда. Основа же верна — торговый оборот. Ты думаешь, что наших девочек интересует, что они продают? Эта духовная пища? В универмаге гораздо интереснее. Только попасть туда трудно.
— А тебе тоже туда хочется? Маша безразлично пожала плечами.
— Ты хоть помнишь, чему учили нас в школе?
— Всякий труд благороден? Ты еще бабушкины сказки вспомни. Мало ли нам всякой чепухи болтали.
С каждой минутой мы все больше отдалялись. Все дальше и дальше Маша отходила от меня. Маира!.. Я сидел и все цеплялся за воспоминания, чтобы вернуть прежнее. Машу!.. От меня уходил друг, даже больше — сестра. В школе я всегда заступался за нее. Помню, как жалел, что нелегко ей дома. Уж больно крут был у нее отец и скор на расправу.
Я принимал близко к сердцу все Машины дела. Почему же теперь исчезла эта душевная близость? Я терял Машу, и уходило наше хорошее прежнее. Неужели с этим ничего нельзя поделать?
— Что ты собираешься делать? — услышал я равнодушный вопрос, не сразу поняв его значение.
— Баранку крутить.
— Дурак!.. Я — серьезно.
Боже мой! Серьезно! Что ей до меня, до моей жизни? О чем может эта кукла говорить серьезно?
— Думал, что ты понимаешь такой язык. Она мгновенно, словно оса, разозлилась.
— Я сейчас уйду.
— Тоже неплохо.
— Что — неплохо?
— Я говорю о нашей встрече. Неплохой она получилась. Как считаешь? Шоферить я начал, Маша,
— Ты — шоферить? — Маша испуганно смотрела на меня.
— А что? — вызывающе сказал я.— У меня права водителя первого класса. Вожу междугородные автобусы. Заработки вполне приличные, свободного времени для развлечений уйма. Отличная, великолепная жизнь. Что еще нужно?
— А как же институт? — недоуменно спросила она.— Ведь ты на третьем курсе начинал учиться!
— Я верю, Маша, что всякий труд благороден. Поэтому и пошел баранку крутить.
— Ты хорошо подумал? Может, поторопился?
Наконец-то я услышал человеческие слова. Может быть, напрасно я так сурово ее сужу? Тоже нашелся морализатор. Девчонка как девчонка. Современная вполне! Просто разыгрывает передо мной какую-то киношную героиню, неумело и плохо разыгрывает. Увлеклась, как и другие девчонки, всей этой дикой косметикой. Ну и что? Смотри на нее, Витязев, проще. Надо и то помнить, что отец, этот кержак, держал Машу в таких рукавицах, что ежовые могли показаться шелковыми. Я подозревал давно, еще в школе, что он и поколачивает ее, только она это от всех старательно скрывает. Вот и вырвалась теперь из-под отцовской тирании на волю, рада самостоятельности. А я тороплюсь вынести приговор. Так проще всего.