По темным перепутанным лабиринтам ходов сообщения шагал Канунников вслед за Авериным, от подавленности даже не чувствуя тяжести противотанкового ружья. Навстречу им то и дело попадались люди, невидимые часовые часто спрашивали пропуск, и это успокаивало Канунникова.
«Живут же все, — думал он, — ходят, стоят на постах. И в боевом охранении так же».
— Вот и наш новый дом, — останавливаясь, сказал Аверин. — Справа от нас пулеметчики, слева — Чуваков с Сенькой, а впереди стрелки.
«Впереди стрелки», — торжественным звоном отозвалось в уме Канунникова.
Он всей грудью вздохнул, погладил холодный металл ружья и вслед за Авериным спустился в дзот.
— Так, значит, сделаем, — по-хозяйски разложив вещи и установив перед амбразурой ружье, неторопливо сказал Аверин, — до двенадцати я вздремну, а потом вы. Охо-хо, и умаялся же я за денек нынешний, — уютно, по-домашнему добавил он и вскоре уснул.
«Вот спокойная душа, — позавидовал ему Канунников. — Только прилег, закутался в шинелку, и все ему нипочем».
В дзоте густела могильная темнота. Свежие сосновые бревна истекали дурманящим запахом смолы. Под ногами при малейшем движении неприятно скрежетала мелкая щебенка.
Канунников посмотрел в амбразуру и, ничего не увидев, присел на земляную приступку. Что-то холодное и неприятное попало под руку, и он, поспешно отдернув ее, вскочил.
«Фу ты, черт, — выругался он, вспомнив, что сам же у входа положил свою лопату. — Что я психую, как институтка».
Он решительно достал папиросу, чиркнул спичкой, но тут же погасил ее. Крохотная вспышка, казалось ему, могла взорвать все безмятежное спокойствие вокруг. Как и всегда, при неудовлетворенном желании, ему до тошноты хотелось курить. Чтобы хоть как-то отвлечься, он опять прошел к амбразуре и грудью прилег на площадку для ружья. И сразу же навалилась сонная, одуряющая слабость. Как в бреду, возникли перед ним напоенный свежестью лесок у дороги на Серпухов, крохотная полянка с россыпью простеньких цветов и растерянно-злое, удивительно красивое лицо Веры Полозовой. Он даже услышал ее приятный, вибрирующий голосок с почтительно-нежными, а потом негодующими, так удивительно передававшими ее возмущение, нотками.
— Ах, Вера, Вера! — бесшумно вздохнул он. — В Москве теперь тоже ночь, спишь ты безмятежно и ни о чем не тревожишься.
Воспоминание о Варе было так приятно, что сонливость мгновенно исчезла и мысли потекли спокойнее, опять уводя из этого дзота в то блаженное прошлое, о котором в последнее время так часто мечталось. Он не слышал, как ворочался и тихо стонал во сне Аверин, не чувствовал наползавшей в дзот промозглой сырости, совсем позабыл, где он находится.
— Сколько там на часах-то? — прервал его думы голос Аверина.
— По… По… Почти двенадцать, — взглянув на единственную сохранившуюся от прежнего вещь — красивые, светящиеся часы, пробормотал Канунников, хотя стрелки уже показывали половину первого.
— Ну вот, и вздремнул славненько, — зевая и с хрустом потягиваясь, добродушно сказал Аверин. — Ложитесь-ка на мое местечко нагретое и, как говаривал батька мой бывалыча: «Ляжь колом, а встань соколом».
Канунников с удовольствием вытянулся на узеньком топчане, спиною прижался к бревенчатой стене, и сам того не ожидая, почти мгновенно уснул. Резкий, сотрясающий удар сбросил его с нар. Ничего не понимая, он вскочил, но от нового, еще более оглушающего удара отлетел к стене.
— Амбразуры засыпало, — сквозь страшный шум, как из глубокого подземелья, донесся до него голос Аверина. — Бери патроны, автомат и в траншею.
Ничего не понимая, подчиняясь только голосу Аверина, Канунников схватил автомат, сумку с патронами и, забыв даже надеть каску, выскочил из дзота. Прямо в глаза ему ударили слепящие лучи низкого солнца.
— Сюда, скорее! — сквозь гул и грохот уловил он возглас Аверина и, натыкаясь то на одну, то на другую стену траншеи, побежал вправо. Рядом оглушающе треснуло, потом еще раз, но уже дальше, и над головой что-то пронзительно засвистело. Кто-то резко рванул у него сумку с патронами, и только встряхнув головой, Канунников понял, что это был Аверин. Он уже установил ружье на площадке перед траншеей и, повернув к Канунникову все такое же в рубцах морщин лицо, так же спокойно проговорил: