— Начальник штаба, ко мне! — перекосив изломанные брови и придав всегда озорному, веселому лицу неповторимо свирепое выражение, крикнул Артем. — На одной ноге, сей момент!
— Слушаюсь, товарищ командующий, — лихо, с подобострастием в ломком голосе отозвался из шалаша Сеня Рябушкин и стремительно вытянулся перед Кленовым.
— Что такое? Что все значит? Что за растрепанный вид? — с ног до головы окинул взглядом Артем щупленькую в непомерно длинной гимнастерке фигуру Рябушкина. — В каком виде изволите к самому командующему являться? Товарищ заместитель, — обернулся Кленов к лежавшему на спине Кечко, — я вам, кажется, уж сколько раз поручал привести начальника штаба в настоящий боевой партизанский вид. Когда же, в конце концов, будут мои приказы исполняться точно и неукоснительно? Я не потерплю разгильдяйства и распущенности!
Кечко лениво повернулся на бок, с напускным презрением долго смотрел на замершего, как изваяние, Сеню и, пренебрежительно отвернувшись, нехотя проговорил:
— Та я же вам кажин божий день твержу: не по Ваньке шапка така, должность высока для него недоростка. Смахнуть его из начальников штабов и отправить помощником к Круглову коней пасти. Хай вин там своим видом растрепайским коней пугает.
— Товарищ командующий, — взмолился Сенька, — хоть куда загоняйте, только не в пастухи. Круглов этот день и ночь молчит. Я же с ним и говорить разучусь окончательно.
— И правильно, — словно не слыша Сенькин голос, согласился с Кечко Артем. — Самое подходящее место для него в пастухах. Может, хоть лошади воздействуют на него. Да и Круглову одному не скучно будет. А то он, бедняга, от тоски зачахнет и конца войны не дождется. Пиши приказ: «С завтрашнего утра Семена Антоновича Рябушкина изгнать из боевой команды разведчиков и перевести в заместители конюха Круглова. Приказ окончательный, обжалованию не подлежит». Подпись моя.
— Та що до завтра ждать, — возразил Кечко, — шугнуть его сей момент туды на луговину, щоб и духу его тут не було.
— Нет, подождем до утра. Пусть котелки перемоет, вокруг шалаша подметет, на кухню сбегает. А пока, — свирепо взглянул на Сеньку Артем, — зыть к роднику! Воды студеной два котелка, и чтоб до краев, ни капельки не расплескать!
Нина, улыбаясь, слушала неизменно повторявшийся почти ежедневно шутливый разговор разведчиков, где всегда Артем Кленов выступал в роли грозного командира, Иван Кечко, вторя ему, изображал послушного, но неумолимо сурового заместителя, а Сеня Рябушкин был постоянным объектом их начальнических внушений и придирок. Первые дни все это казалось Нине грубой шуткой и даже издевательством двух взрослых мужчин над молоденьким и безответным Сеней Рябушкиным. Но скоро Нина увидела и поняла совсем другое. Эго была та отдушина, которой пользовались трое разведчиков, чтобы и позабыть хоть на какое-то время все трудности суровой партизанской жизни, и дать выход кипевшей в их молодых душах неугомонной энергии. Все они трое, разные и по возрасту, и по характерам, и по развитию, и по способностям удивительно прочно слились между собой, трогательно заботясь и помогая друг другу.
Душой тройки был Артем. Умный, сметливый, окончивший три курса педагогического института, он, казалось, знал все на свете и мог выполнить любую работу. Особенно он был незаменим при выполнении трудных и опасных заданий в тылу врага. О подвигах Артема ходили в отряде целые легенды.
Поэтому неудивительно, что, попав в отряд, худенький, еще совсем подросток, любознательный до назойливости и влюбчивый, как большинство впечатлительных подростков, Сеня Рябушкин сразу же прирос к Артему, ловя каждое слово и стараясь во всем ему подражать. Он почти без слов угадывал каждое желание Артема, не только покорно, но даже с радостью выносил все его подчас обидные шутки и каждое его приказание выполнял с неуемным жаром своей восторженной души. Артем же, подшучивая и часто всерьез распекая Сеню, всячески оберегал и жалел его.
Иван Кечко был полной противоположностью и Артема, и Сени. Молчаливый, сосредоточенный, с мягким взглядом спокойных серых глаз, он часами мог не разговаривать, напряженно думая о чем-то своем и никогда не рассказывая о себе даже Артему. По рассказам Сени Нина знала, что Кечко в отряд пришел из сожженного фашистами села под Сумами, где погибли все его родные и близкие. Во всех делах Кечко был спокоен, нетороплив и внешне даже равнодушен. Только в короткие моменты подтрунивания над Сеней он веселел, присоединяясь к Артему. В эти моменты Кечко удивительно напоминал Нине Петра Лужко. И всякий раз, вспомнив Лужко, Нина неизменно переходила к думам о Сергее Поветкине. Она, сама не зная почему, твердо верила, что Сергей жив, а попав в партизанский отряд, с каждым днем все ощутимее и острее чувствовала его где-то совсем недалеко. По совету Васильцова она сразу же написала в Министерство обороны, прося сообщить, где находится Сергей, но борьба с карателями надолго затянула отправку писем. Да и после, когда в Брянских лесах установилось затишье, прилетавшие с «большой земли» транспортные самолеты кружили над партизанскими базами, сбрасывали на парашютах грузы и, не приземляясь, улетали обратно. Нина терпеливо ждала, почти всегда думая о Сергее. Разведчики, видимо, догадывались о ее мыслях и никогда не заводили разговор о письмах. Только в этот день негласный уговор безжалостно нарушил Сеня Рябушкин.