Он позвонил командирам дивизионов и батарей и, убедясь, что старые огневые позиции уже оставлены, присел на бруствер траншеи. Далеко в расположении противника что-то горело в нескольких местах, и от кровавых отблесков пожарищ ночная тьма вокруг казалась густой и вязкой, наполненной какими-то смутными, таинственными движениями. Вглядываясь туда, где ночь скрыла позиции боевого охранения, Поветкин вспомнил все, что сегодня произошло там. И как всегда после огромного нервного напряжения, многое из минувшего рисовалось отчетливо и ясно, многое было туманно, как недосмотренный сон. Особенно ярко запомнилось начало вражеской атаки, когда фашистские танки под прикрытием шквала артиллерийского огня ринулись на крохотные островки гарнизонов боевого охранения. Тогда Поветкин, вздрагивая всем телом, с трудом удерживал себя от команды открыть огонь всей артиллерией, и сейчас радовался этому. Боевое охранение при поддержке гаубиц и тяжелых пушек стойко выдержало вражеский натиск, и гитлеровцы так и не узнали, где находятся позиции противотанковой артиллерии. А это была уже победа. Теперь, даже начав массированную артподготовку, они не смогут нанести точных ударов по нашим противотанковым пушкам.
Уйдя в раздумья, Поветкин не заметил, как подошел Лесовых и встал рядом с ним. Ночная тьма понемногу редела. Звезды, казалось, опустились ниже, ласкаясь к истомленной земле. Потянул легкий ветерок, разгоняя: пороховую гарь и обдавая свежим, уже напоенным росой, воздухом.
— Вернулись команды сбора раненых, — тревожно проговорил Лесовых. — Нашли двоих раненых, одного убитого. Василькова нигде нет.
— Погиб Васильков, — с трудом выговорил Поветкин, — только передай, чтоб пока родным не писали. Сами напишем. И еще вот что: бери всех писарей и пиши листовку о подвиге Василькова. К утру чтобы каждый солдат знал об этом. О том, что он погиб, не пиши, расскажи, как он один четыре атаки отбил, как даже «тигр» не смог его раздавить, и в конце добавь, что Васильков представлен к званию Героя Советского Союза. Завтра напишем представление.
— Ясно, — ответил Лесовых и, положив руку на горячее колено Поветкина, попросил:
— Сергей, ложись спать. Завтра еще труднее будет, силы беречь надо.
— Нет, — спрыгнул в траншею Поветкин. — В эту ночь не до сна. Видишь, тьма какая, всякое может случиться. А вот в подразделениях отдых организовать нужно.
Одного за другим он вызвал по телефону командиров батальонов, дивизионов и батарей, выслушал их доклады и приказал до утра каждому человеку дать возможность поспать не менее двух часов.
— Что там в батальонах, что противник? — выждав, когда Поветкин закончил переговоры, спросил Лесовых.
— На переднем крае спокойно. Из глубины доносится сильный шум моторов. Да вот, слушай.
Они плечом к плечу опустились на бруствер и замерли. С юга из низины наплывал едва уловимый не то шорох, не то гул, то стихая и обрываясь совсем, то вновь вырастая до отчетливых звуков работающих моторов.
— И все же ты иди, хоть часок усни, — настойчиво потребовал Лесовых. — В такой темноте наступать танками они не рискнут. Я здесь буду — чуть что, сразу же разбужу.
— Хорошо, — чувствуя, как от усталости слипаются веки, согласился Поветкин, — сейчас одиннадцать, не позже часу ночи разбуди. Пусть ничего не случится, пусть тишина — все равно буди!
Сняв ремень и расстегнув ворот гимнастерки, он лег на топчан, закрыл глаза и, стараясь ни о чем не думать, решил немедленно заснуть. Уставшее за трудный день тело расслабло, в висках ощутимо пульсировала кровь, в голове туманилось, и горькая тошнота подступала к горлу.
Он уже совсем было задремал, как вспомнил, что не успел проверить, пришла ли из дивизии машина с боеприпасами.
«Сейчас не пришла, утром подойдет. Боеприпасов хватит», — успокоил он себя и опять решил немедленно заснуть. Один за другим мелькали обрывки мыслей. Он не отгонял их, надеясь, что сон все переборет. Вновь вспомнились боеприпасы. Хорошо, что утром приказал как можно больше передать их в подразделения, а остальные разделить на две части. Сегодня немцы били артиллерией и бомбили так плотно, что если и завтра будет так, то какой-нибудь склад наверняка взорвется. Лучше было бы разделить боеприпасы не на две, а на три или даже четыре части. А как в подразделениях? Нервничают люди, волнуются. Конечно, нервничают. Сегодня за каких-то четыре часа боя почти сто человек ранено, а завтра что будет? Хорошо, что Ирина Петровна догадалась всех раненых отправить в медсанбат. Какая она ловкая, никогда еще раньше я не видел, чтобы так быстро обрабатывали раненых. И он увидел ее ясные, серые с крохотными крупинками голубизны, смотревшие прямо на него глаза. Они, все приближаясь, увеличивались и росли. Темные зрачки расширялись, излучая удивительно мягкий свет. Серовато-голубое окружье светлело, также лучась нежным сиянием. Длинные, совсем черные ресницы едва уловимо дрожали, и под ними светлели крохотные слезинки. Они подобно зрачкам росли и увеличивались, сползая вниз. Поветкин хотел было достать платок, вытереть слезинки, но руки не подчинялись ему. Он весь напрягся, силясь поднять руки, но не смог, и самая крупная слезинка, величиной с большую горошину, упала на его лицо. Он вздрогнул, как от ожога, и… проснулся.