Лихорадочно ища выход, Поветкин перебросил на позицию второй роты свой последний резерв — четыре противотанковых ружья и, вновь осматривая весь фронт, приготовился к самому худшему.
— Вас… Генерал… — удивительно веселым, почти торжествующим голосом проговорил радист, подавая Поветкину наушники и микрофон.
— Держитесь спокойно, — раздался в наушниках невозмутимый голос генерала Федотова. — Вам на помощь высылаем авиацию. Обозначьте, как условлено, свой передний край ракетами, также ракетами покажите самые важные цели. Штурмовики уже вылетели, ждите — скоро подойдут. Как поняли? Прием.
— Вас понял, вас понял, — совсем не слыша своего голоса, прокричал Поветкин в микрофон. — Жду штурмовиков… Обозначаю передний край… Указываю цели… Жду штурмовиков… Только скорее…
Как хрупкую ценность, передав радисту наушники и микрофон, Поветкин рванулся из блиндажа и приказал сидевшим в нишах связным из подразделений:
— Передать всем: к нам на помощь идут штурмовики. Командирам подразделений обозначить ракетами свой передний край и показать, где фашистские танки. Бегом в подразделения! — Затем вернулся в свой блиндаж, выхватил из рук телефониста трубку и тем же торжествующим, звенящим от радости голосом, заговорил:
— Слушайте все, слушайте все. К нам на помощь идут штурмовики. Обозначить свой передний край ракетами…
— Товарищ подполковник, — когда Поветкин оторвался от трубки, впервые с начала боя озарился широкой улыбкой чумазый телефонист, — водички вот выпейте, холодная, свеженькая. Наши ребята линию исправляли, к роднику пробрались.
— Спасибо, — обнял Поветкин телефониста, взял флягу и от удара страшной силы выронил ее.
«Неужели наши самолеты?» — мелькнула отчаянная мысль, когда ударило вторично и нестерпимым удушьем заполнило весь блиндаж.
Только выскочив в траншею, он понял, что это точным огнем била фашистская артиллерия, видимо нащупав его новый НП. Снаряды ложились так часто и густо, что вся высотка с несколькими блиндажами на ней лихорадочно дрожала, почти сплошь покрытая взрывами.
«Уходить надо, разнесут в щепки», — подумал Поветкин и хотел было вызвать из блиндажа радиста с телефонистом, как смерч земли и пламени взметнулся совсем рядом и тугая волна отбросила его в изгиб траншеи.
«Вот и все, — тускло мелькнуло в сознании, — а где же наши штурмовики?»
Совсем не чувствуя своего тела, он пытался встать, но не смог, замер, ожидая наплыва боли, и, как сквозь сон, услышал слабый гул, похожий на какую-то хорошо знакомую музыку. Инстинктивно радуясь, что боль все не подступала, он ловил нараставшие звуки и, поняв, наконец, что это было, оперся на руки и, шатаясь встал. Справа и слева, в знойном разливе солнца, круто валясь вниз, один за другим двумя бесконечными лентами до ослепления стремительно неслись крутолобые «Илы». А под ними праздничным фейерверком взлетали над землей красные и зеленые ракеты.
Штурмовики, покрыв две широкие полосы копнами взрывов, поднялись вверх и плавно развертывались для нового захода. В стороне от них и выше, захватывая все небо, серебристыми метеорами носились истребители. Их стремительный полет и мощный раскат моторов штурмовиков были так захватывающи, что Поветкин взмахнул сжатыми в кулаки руками и по-мальчишески восхищенно закричал:
— Спасибо, братцы! Спасибо, соколики!
Он не заметил, как по всему кольцу, вынырнув из траншей и окопов, кричали, махали руками, касками, пилотками прокопченные и истомленные боем воины окруженного врагом полка.
Второй, третий, четвертый раз, заливая противника огнем, валились вниз и облегченно взмывали в небо штурмовики, а Поветкин все стоял, восхищенный силой и мощью советских машин.