Выйдя от Круглова, Васильцов с жадностью вдохнул холодный, но уже напоенный запахами весны, лесной воздух и, хрустя подмерзающим снегом, пошел к своей землянке. На основной базе партизанского отряда, укрытой в чащобе Брянских лесов, было необычайно тихо и безлюдно. Наступило как раз то время, когда партизаны, закончив дневные работы, готовились к ночным действиям. Шел на задание в эту ночь и Васильцов. Только на этот раз задание было необычное, совсем не такое, что приходилось ему выполнять в эти последние полтора месяца, после того, как вырвавшиеся из лагеря военнопленные соединились с партизанским отрядом Бориса Перегудова. В отряде Васильцов стал заместителем командира и «специализировался по части сметания немецких комендатур и застав», теперь же обстоятельства потребовали крутого изменения его специализации.
В конце марта сорок третьего года вокруг советских партизан в Брянских лесах, все нарастая, начали сгущаться грозовые тучи. Немецкие гарнизоны даже в маленьких деревушках были значительно усилены; на железнодорожных станциях почти каждую ночь выгружались все новые и новые воинские эшелоны гитлеровцев; их действия против партизан настолько усилились, что за последние полмесяца не удалось провести ни одной серьезной операции. По всему было видно, что гитлеровцы начинают крупный поход против советских партизан. Особенно остро чувствовал это отряд Перегудова. К тому же совершенно неожиданно порвалась надежная и безупречно действовавшая связь с постоянной разведывательной группой отряда в Орле. Двое связных, посланные в Орел, не вернулись. Бесследно исчезли также связные, отправленные в штаб партизанской бригады и в соседние отряды. Отряд Перегудова оказался изолированным от внешнего мира. Нужно было восстанавливать связи и в первую очередь с разведгруппой в Орле, которая всегда снабжала отряд самыми свежими и достоверными данными о намерениях гитлеровцев. Разведгруппа добывала их не из случайных источников, а непосредственно из штаба 9-й немецкой армии генерал-полковника Моделя, той самой армии, которая занимала большую половину орловского плацдарма и командующий которой был безграничным хозяином всего участка фронта.
Васильцов сам вызвался пойти в Орел, но командир и комиссар отряда долго не решались отпустить его на столь рискованное дело. Только угрожающая неясность обстановки и хорошее знание Васильцовым Орла и прилегающих к нему районов вынудили их пойти на крайность.
До выхода из лагеря оставалось около часа. Васильцов зашел в свою землянку, взглянул на уснувшего Перегудова и присел к столу. Лучи предзакатного солнца косо били в оттаявшее окно, и от этого вся землянка словно помолодела.
Васильцов неторопливо достал и в сотый, кажется, раз перечитал первое и единственное за последние восемь месяцев письмо от жены и детишек, полученное уже в партизанском отряде. Письмо было длинное-длинное, на целых четырнадцати страницах, и каждая его буковка открывала Васильцову целый мир радостных чувств. Особенно волновало то место, где, размытые во многих местах каплями слез, кривые строчки рассказывали о том, как получив из воинской части извещение о гибели Степана в боях под Курском, жена и дети не поверили этому и настойчиво ждали хоть какой-то весточки от него.
«Милые вы мои, — как и всегда, читая это место, растроганно думал Васильцов, — великое спасибо вам за то, что верите в мои силы, что так упорно ждете меня. Я вернусь к вам, все пройду, все преодолею, но все равно вернусь!»
Увлеченный письмом, Васильцов не заметил, как проснулся Перегудов и, поднявшись с нар, встал позади него. Он долго молчал, не желая мешать Васильцову, потом взглянул на часы, приглушенно вздохнул и присел к столу.
— Вот, Борис Петрович, — свернув письмо, вполголоса сказал Васильцов, — сохрани до моего возвращения. Это у меня сейчас самое дорогое.