«Пусть отоспится, на фронте пока тихо», — подумала она и вздрогнула от неприятного звука. Это пищал зуммер стоявшего рядом телефона. Испуганно взглянув на Поветкина, она схватила трубку и шепотом ответила:
— Вас слушают.
— Мне подполковника нужно, — загудел в телефоне так знакомый ей бас Черноярова. — Это вы, Ирина Петровна, а его что, нет?
«Что я делаю, — с ужасом подумала Ирина, — что подумает, что скажет Чернояров? Он же так ненавидит Поветкина!»
— Нет, он здесь, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответила Ирина, — только, знаете, я вошла, а он спит. Прямо за столом уснул.
— Пожалуйста, не будите его, — совсем неожиданно для Ирины, мягко, с теплым участием в голосе, сказал Чернояров, — он же безумно устал, пусть хоть немного отдохнет.
— Да, да, пусть отдохнет. Я сейчас часовому скажу, чтобы никого не пускал.
— Совершенно верно, — поддержал Чернояров, — на фронте перед нами затихло, и нечего зря беспокоить его.
Давно не видев Черноярова и думая, что он все еще оставался прежним, Ирина никак не могла понять причину его несомненно душевного отношения к Поветкину.
Осторожно положив трубку на стол и пристально посмотрев на чуть порозовевшее лицо Поветкина, Ирина на цыпочках вышла из комнаты и строго сказала стоявшему у входа часовому:
— Подполковник очень устал и уснул. К нему никого не пускать!
— Слушаюсь, никого не пускать к подполковнику! — с готовностью отчеканил часовой и, секунду подумав, спросил:
— А если опять загудит и бой начнется?
— Тогда зайдете и разбудите, — властно, без тени раздумья, ответила Ирина и впервые за всю эту неделю боев увидела чистое, чистое, усыпанное звездами бездонное ночное небо.
Глава сороковая
Отдав все необходимые распоряжения и убедившись, что они выполняются точно и неукоснительно, фельдмаршал Манштейн в ночь на одиннадцатое июля решил вдоволь выспаться и встать утром пораньше, чтобы еще раз проверить готовность войск к последнему решающему броску на Курск через прохоровское плато и высоты. В мягкой полутьме освещенного ночной лампочкой салона было уютно и тихо. Казалось, ничто не должно было мешать приятному сну фельдмаршала. Но он все же не спал. Или резко сказывались годы, или сильны были пережитые волнения и ожидание завтрашнего, решающего дня, но фельдмаршал заснуть не мог. Услужливая память возвращала его то к воспоминаниям далекого прошлого, когда он тридцать шесть лет тому назад в прусской армии был всего лишь кандидатом в офицеры, то к последним событиям, в которых он почти шестидесятилетний фельдмаршал играет такую решающую роль. Вслед за воспоминаниями нахлынули раздумья о том, что будет дальше и как разовьются последующие события.
Приняв решение на сокрушающий удар через Прохоровку, он нисколько не сомневался в том, что его войска задачу выполнят блестяще и русская оборона, наконец, будет сокрушена, смята и прорвана. На участке шириною всего около десяти километров удар почти тысячи танков, поддержанных к тому же огромной массой авиации и артиллерии, не в состоянии выдержать ни одна, даже самая могущественная оборона. В этом фельдмаршал был уверен, как всегда был уверен в самом себе. Волновало и тревожило другое. Удар его группы армий на Курск был всего лишь половиной операции «Цитадель». Вторую половину осуществляла девятая армия Моделя. Хоть Клюге и заверил, что в последний удар на Курск со стороны Орла он вложит все свои силы, но беспокойство за действия партнера не оставляло Манштейна.
Пролежав без сна более двух часов, он решил переговорить непосредственно с Моделем.
Как и всегда, энергичный и напористый Модель ответил уверенным, полным свежих сил голосом.
— Я нисколько не сомневаюсь, — звонко передавала мембрана его чеканные слова, — что оборона русских будет сломлена и что через пару дней я буду иметь честь встретиться с вами, господин фельдмаршал, в этом самом Курске. Мои войска заняли исходное положение и ждут сигнала.
Если уж Модель, всегда сомневавшийся в успехе операции «Цитадель» и смело высказавший свои сомнения самому Гитлеру, был теперь уверен в неизбежном крушении обороны русских, то можно было спокойно спать и не тревожиться больше о завтрашних событиях.
И фельдмаршал Манштейн спокойно уснул.
На рассвете он проснулся, не поднимаясь с постели, узнал у начальника своего штаба, что на фронте все спокойно и что ударные группировки готовы к наступлению, и решил, чтобы накопить для трудного дня больше сил, еще полежать. До начала действий второстепенной группировки, наступавшей от Белгорода на северо-восток, оставалось еще больше часу. Эта группировка в составе трех танковых и трех пехотных дивизий была тем обманным охотничьим рожком Манштейна, которым он заманит советское командование в ловушку и отвлечет его внимание от главного, прохоровского направления, где будет нанесен решающий удар.