Вспомнив Черноярова и глядя на колонку цифр, Поветкин в новом свете увидел все, что произошло в те дни. Он искренне поверил Черноярову, пожалел и долго уговаривал командира дивизии оставить его в полку. Теперь же он не то что ненавидел Черноярова, он просто не мог простить ему позорного поступка, когда из-за распущенности и пьянства тот в самое трудное время бросил свой полк и умчался, сам не зная зачем, в освобожденный Курск.
— Да! И людей мало, и оружия почти нет, — стараясь скрыть свое раздражение от Привезенцева, сказал Поветкин и отодвинул ведомость.
— А участок обороны широченный, и место очень бойкое, — продолжил его мысль Привезенцев. — Если немцы перейдут в наступление, то не иначе как перед нашим полком.
Эта мысль не была новостью для Поветкина, но сейчас, услышав ее от Привезенцева, он с резкой остротой понял ее значение. Конечно, где же, как не по холмам и высотам, удобным для действий танков, ударит противник. А если ударит всерьез, то что могут сделать эти жиденькие, вытянутые в ниточку боевые порядки стрелковых батальонов, эти две уцелевшие 45-миллиметровые пушки и на весь четырехкилометровый фронт шесть станковых пулеметов. Не то что мощную атаку, даже короткий удар с ограниченными целями полк едва ли выдержит.
Беспокойство и сомнения так властно овладели Поветкиным, что он, уйдя от Привезенцева, до утра ходил по батальонам и, едва дождавшись рассвета, позвонил командиру дивизии. Как всегда, генерал Федотов ответил сразу же, словно он никогда не отдыхал. Выслушав сбивчивый, взволнованный доклад Поветкина, он помолчал немного и спокойно, как показалось Поветкину, совсем равнодушно спросил:
— А что, собственно, стряслось? Что так взвинтило вас?
— Пополнение нужно, товарищ генерал, немедленно пополнение и людьми и оружием.
— Это давно известно, и пополнение скоро будет. А пока по одежке протягивайте ножки. Главное — не паниковать, не искать двадцать пятый час в сутках, а наиболее целесообразно и полно использовать и наличное оружие и оставшихся людей.
Обычно после каждого разговора с уверенным, всегда спокойным генералом Федотовым успокаивался и Поветкин; сейчас же он не только не успокоился, а наоборот с еще большей остротой чувствовал всю сложность и трудность положения своего полка. То, что Федотов не сказал, когда прибудет пополнение, со всей очевидностью показывало, что и сам генерал не знал, когда и сколько прибудет людей и оружия, что командир дивизии и сам переживал, очевидно, не меньше и не легче, чем командир полка. Его совет правильно использовать людей и оружие также ничего конкретного не давал. По твердому убеждению Поветкина все было расставлено именно так, как нужно, и с таким составом полка ничего другого нельзя было придумать. Оставалось только одно: ждать, что будет дальше, и если противник перейдет в наступление, драться до последней возможности, как дрались в те страшные дни, когда полк столкнулся с наступавшими от Белгорода фашистскими танками. Но тогда было совсем другое положение: и людей больше, и оружия, да и сами люди после зимних побед и короткого отдыха неудержимо рвались вперед и были готовы сломить любые преграды. Теперь же, после стольких боев, люди устали, измотались, а неожиданная остановка под Белгородом и тяжелые потери подорвали в них тот порыв, который владел ими в ходе наступления от Воронежа к Белгороду. Это Поветкин чувствовал по самому себе и это же видел в каждом из своих подчиненных.
Мрачный, с тяжелыми мыслями, вернулся он перед завтраком в хату и застал там поджидавшего его, как и всегда, веселого замполита.