— Научитесь этому, товарищи, можете считать, что половина победы обеспечена.
— Научимся, — взволнованный словами генерала неожиданно для самого себя прошептал Алеша.
— Молодец! — положив руку на плечо Алеши, сказал генерал. — Именно так должен и говорить, и думать, и поступать каждый наш человек. Враг силен и хитер, дуриком его не одолеешь. Нужны знания и опыт. А это дело наживное. Вы ребята молодые, здоровые, как говорят, силушки в жилушках хоть отбавляй. К этой силушке умение, опыт да смелость, и — сам черт не страшен.
— Не только черту сухопутному: даже идолу морскому башку свернем, — не выдержал неугомонный Гаркуша.
— Одессит? — вскинул на него веселые, улыбающиеся глаза генерал.
— Так точно! Потап Гаркуша, моряк черноморский. Як говорят у нас, у Одисси: до костей просоленный.
— Давно на фронте?
— С самого с первоначалу.
— Значит, не только рыбак просоленный, но и солдат огнем прокаленный.
— Даже продырявленный.
— И много?
— Трижды. Две пули, шесть осколков.
— Да, — приглушению вздохнул генерал, — довелось и повидать и натерпеться. А с танками фашистскими встречаться приходилось?
— Чего нет, того нет, — разочарованно сказал Гаркуша, — издали видал, а сидеть под ними или бить их не случалось. Вот старший сержант один на один с танком, комсорг наш Саша Васильков тоже в упор схлеснулся. А меня все танки стороной обходили.
— Видать, моряка за километр чуют, — рассерженный вольностью Гаркуши, пробормотал Чалый.
— А що? — заметив, что генерал с трудом сдерживает смех, подхватил Гаркуша. — Моряк, вин и в воде не тонет и в огне не горит.
— Да, — подавил усмешку генерал и, пристально глядя на Козырева, спросил:
— Трудно с танками бороться?
— Трудно, — прошептал Козырев и, сдвинув брови, резко добавил, — но можно, очень даже можно.
— Что главное в борьбе пехотинца с танками? — не отводя взгляда от побуревшего лица Козырева, спросил генерал. — Что вы сами испытали, что чувствовали тогда, при встрече с танком?
— Да все было вроде очень просто, — задумчиво сказал Козырев, — нет, не очень и не просто, — с горячностью воскликнул он, глядя прямо на генерала. — Положение у нас сложилось отчаянное. В окружение мы попали прошлым летом. Зажали нас фрицы в крохотном лесочке, все насквозь пулями пронизывают. Ну, пехоту мы отбили, сколько она ни бросалась. А вот когда танки подошли, душно стало. У нас-то одни пулеметы да винтовки, а у них броня. Сколько ни пали, как горох пули отскакивают. Так вот, подползли два танка к лесу, а в лес-то углубиться не рискнут и давай издали крошить нас своими пушками да пулеметами. Только стон стоит, и люди гибнут. Не выдержал я, схватил бутылку с горючим, гранату и пополз к одному. Ну, сначала бутылкой, потом гранатой, вот и все, — скороговоркой закончил Козырев и устало опустил голову.
Пулеметчики и генерал долго молчали, глядя на возбужденного воспоминаниями старого солдата.
— Разрешите закурить? — не выдержав напряжения, попросил Козырев.
— Курите, пожалуйста, курите, товарищи, кто курящий, — так же взволнованно сказал генерал и, помолчав, тихо спросил Козырева:
— А что же все-таки главное в борьбе с танками? Что помогло вам сжечь танк?
— Да как сказать-то, — успокоенно проговорил Козырев. — Все это произошло так скоропалительно, что и вспомнить толком не могу. Одно, как сейчас, вижу: крушит он нас, а нам ответить нечем. Один пулемет разбил, за второй принялся. Вскипело у меня все — люди же гибнут, наши люди, — и пополз я. Ужом в землю врезался. Вот уже близко, но чую, не добросить бутылки. А тут его пулемет вдруг зашевелился и в меня целится. Ну, была не была, кто кого! Вскочил, рванулся и сразу бутылкой, потом гранатой, а сам плашмя на землю. Вот и все.
— Решительность, смелость, готовность пойти на риск и опять-таки умение, мастерство, — в раздумье морща широкий лоб, проговорил генерал. — Да, да! Именно героизм и умение, — отрывистым махом руки подчеркнул он, — смелый да умелый десятерых стоит. Верно? — спросил он Козырева.
— Конечно, — подтвердил Козырев и смущенно добавил: — Только у меня особый случай. В окружении как-никак, другого выхода не было. Вот Васильков в открытом бою, когда они напролом лезли.
— Там легче, — сказал густо покрасневший Васильков.
— Почему? — спросил генерал.