Хрущев смолк, сурово сдвинул светлые брови и, неторопливо пройдясь перед строем, резко, с металлическим звоном в голосе продолжал:
— Но волк останется волком, и его, как овечку, голыми руками не возьмешь. Антон Миронович, — подошел он к хмурому, с багровым шрамом через всю щеку, артиллерийскому полковнику, — ваши артиллеристы первыми под Харьковом с «тиграми» столкнулись?
— Мои, — мрачно протянул артиллерист.
— И как? — еще ближе подойдя к полковнику, заинтересованно спросил Хрущев.
— Да что, Никита Сергеевич, и вспоминать тошно.
— Вы не хмурьтесь, — весело улыбнулся Хрущев, — за битого — пять небитых дают. А вы хоть и здорово пострадали, но все же «тигров» остановили.
— Остановили, — вздохнул полковник, — как только остановили-то! Пушки-гаубицы пришлось тракторами на открытые позиции выдвигать. А другие снаряды как горох отскакивали, даже самые сильные, бронебойные. Вон у него лбише-то какой, — со злостью показал полковник на пятнистого «тигра».
— Все это в прошлом и больше не повторится, — сурово проговорил Хрущев. — Наши конструкторы создали, а промышленность уже выпускает новые снаряды — подкалиберные и коммулятивные. Они пронизывают броню любого фашистского танка, в любом месте. Вот, товарищи, взгляните, — сказал Хрущев и, по колени утопая в снегу, двинулся на опушку леса, где темнели силуэты «пантеры» и «тигра».
— Вот что такое новый снаряд! — воскликнул он, остановясь у свалившегося набок «тигра» с множеством рваных и совсем необычных, словно выжженных пробоин.
Генералы и офицеры, тесно обступив изрешеченный новыми снарядами «тигр», вполголоса переговаривались.
— Это же наша пушка проломила броню насквозь!
— Но здесь не пробито, а скорее прожжено.
— Вот он самый коммулятивный, или, как его, попросту называют, бронепрожигающий снаряд, — пояснил танковый генерал.
— Теперь есть чем бороться! — взволнованно сказал Поветкин генералу Федотову.
— Да. Средства борьбы есть, — задумчиво проговорил Федотов, — но главное-то люди, люди.
— Вот именно, Николай Михайлович, люди, — подходя к Федотову и Поветкину, сказал Хрущев. — Самое страшное в борьбе с танками — это танкобоязнь.
Услышав голос Хрущева, генералы и офицеры мгновенно стихли и плотно окружили Никиту Сергеевича.
— Танкобоязнь — это не врожденный порок, — пристально глядя то на одного, то на другого командира, продолжал Хрущев, — это временная болезнь, вроде гриппа. И лекарство против этой болезни одно: воспитание и обучение! У нас замечательные люди, товарищи, — с жаром воскликнул Хрущев, резко взмахивая рукой, и вдруг лицо его нахмурилось, глаза сузились и сильные руки сжались в кулаки.
— Но мы их еще мало и плохо учим, — медленно и сурово сказал он, — и сейчас этому нет оправдания. Это не сорок первый год и не сорок второй, когда мы задыхались в ожесточенных боях. Сейчас мы имеем возможность по-настоящему учить людей. А люди-то, люди, товарищи, — продолжал Хрущев, — они сами требуют настоящей учебы. Вот в полку товарища Поветкина есть паренек Саша Васильков. Здесь, под Белгородом, он столкнулся с фашистским танком. И подбил его. Но как? Первой, говорит, гранатой промахнулся, промазал, второй тоже, и только третья попала в цель. А почему? Он сам просто объясняет. Я же, говорит, не только вражеского, но своего-то танка вблизи не видел. Вот она где, беда-то, товарищи. Вчера Военный Совет фронта отдал приказ: «обкатать» все наши войска танками. Суть приема очень проста: посадить людей в узкие, глубокие окопы и пустить на них наши танки. Каждый воин должен пройти через это испытание. И не просто пройти, а научиться смело и вовремя бросить в танк гранату, бутылку с горючей смесью. Это, товарищи, закалит наших воинов, излечит их от танкобоязни, в предстоящих боях спасет тысячи жизней и позволит нам легче, с меньшей кровью разгромить врага. А враг, товарищи, в этом не должно быть никакого сомнения, готовится к последнему, самому решительному натиску. То, что войну гитлеровцы проиграли, — факт? Фашистский зверь ранен, надломлен, но не добит. А это самый опасный зверь.
Хрущев смолк, ладонью вытер вспотевший лоб, пристально посмотрел на сосредоточенные, взволнованные лица командиров и вполголоса продолжал:
— Трудным будет предстоящее лето, товарищи! Суровая, еще не виданная по своему напряжению, развернется битва. Но мы прошли такие испытания, каких еще не проходила ни одна армия в мире. Мы преодолели столько, казалось, непреодолимых подъемов и спусков, что нам уже не страшны никакие хребты и перевалы. Как бы ни были они высоки, обрывисты, мы все равно преодолеем их! Это последний перевал на пути к победе, к окончательному разгрому врага.