Поняв смысл рассказанного, мои хлопцы повеселели. Я не сомневался в том, что большинство из них станет настоящими разведчиками — зоркими, терпеливыми, смелыми...
В связи с тем, что мы получили бронетранспортеры американского производства «скауткар», заместитель командира бригады по техчасти Петр Тихонович Тацкий и зампотех танкового полка Владимир Дмитриевич Серов помогали их осваивать. Машина эта по сравнению с бронеавтомобилем БА-64 имела неоспоримые преимущества: приличная лобовая броня, два пулемета, один крупнокалиберный на турельной установке, лебедка, радиостанция (к сожалению, маломощная). Важно было и то, что «скауткар» внешне походил на немецкие бронетранспортеры.
...Для меня, привыкшего к частым ночным вызовам, этот не стал неожиданностью.
В мазанке, где разместился штаб бригады, полковник Барладян при свете оплывших стеариновых свеч (трофейных, естественно) наносил данные на карту, кому-то выговаривал в телефонную трубку. Тут же находились капитан Ермаков и командир разведроты старший лейтенант Умрихин, которого, как и меня, перевели от Субботина в бригадную разведку.
В неверном свете свечей фигура комбрига выглядела еще крупней, черты лица выпуклей, резче.
— Вот что, Александр. Как сквозь землю провалились конники четвертого кавкорпуса. Рейдовали по тылам, наделали у немцев шороху, а теперь — никакой связи. Генерал Свиридов приказал искать. Сказал, что будет бодрствовать до тех пор, пока не найдем кавалеристов Кириченко. — Барладян выразительно взглянул на меня. — Теперь помозгуем у карты. Предположительно, они действовали вот здесь...— Острие карандаша поползло по нитям проселочных дорог, «форсировало» пересохшие русла речушек, огибало населенные пункты в кольцах зеленых кудряшек...
— О готовности доложить в четыре ноль-ноль, — комбриг щелкнул крышкой массивного брегета.
В любом деле я не любил спешки и сейчас остался верен своему правилу: дорога — не близкий свет, все надо продумать до малейших деталей, взвесить, оценить, рассчитать.
Подняв людей, коротко объяснил им задачу, проверил «скауткар», вооружение, наличие горючего, боеприпасов, радиостанцию... Теперь можно и в дорогу.
В черном небе дотлевали россыпи звезд.
В детстве я особенно любил такие августовские ночи. На дворе под старой грушей забирался под тулуп и долго-долго смотрел на хоровод светил — бескрайнее поле, засеянное золотинками пшеницы. Вот одна звездочка вспыхнула и бросилась в темную бездну, оставив яркий след. Мать говорила: чья-то душа отлетела в вечность. Знала бы она, сколько мне придется увидеть этих душ на войне: изрешеченных пулями и осколками, разорванных фугасами, исколотых штыками...
...«Скауткар» бежал резво. С северной стороны в фиолетовой дымке маячила лобастая Саур-Могила. По ходу движения то и дело попадались островки кустарников, распотрошенные копешки, клинья подсолнухов. С полевой дороги свернули на грейдер. Бронетранспортер пошел ровнее, но все равно нас встряхивало на выбоинах. Ситников чертыхался:
— В этом американском корыте дух испустишь...
— Запасайся терпением, Семен Матвеич,— весело подмигнул ему водитель и неожиданно круто свернул с дороги. Ситников крякнул, хотел было сказать кое-что похлеще «водиле», но тот уже притер бронетранспортер к стенке подсолнухов на обочине.
— Там люди, командир,— показал туда, где круглилась небольшая рощица.
Я выпрыгнул из машины, за мной Ситников, Алешин, Джугашвили. Аверьянов остался у пулемета.
— Эй, кто такие?— крикнул идущим, но они сразу же присели, потом поползли к кряжистой вербе.
Я передернул затвор автомата и во весь рост пошел прямо к тому месту, где залегли те двое. Они поднялись, и я чуть ли не лицом к лицу столкнулся с... казаками. Оба ранены — у одного все лицо в бинтах, другой тяжело опирался на шашку в ножнах. Казаки опасливо поглядывали то на немецкий мундир Алешина, то на бронетранспортер. В ходе разговора выяснилось, что они попали под бомбежку, потеряли лошадей, отстали от своих. Сейчас пробираются в тыл. Где их часть — не знают.
По всему было видно, что казачки думают, как бы мы быстрее от них отвязались.
— Может, помощь нужна? — спросил. Но они лишь махнули рукой.
И снова пылит «скауткар», кружим, останавливаемся, обшариваем в бинокли окрестность. По карте километрах в двадцати дорогу пересекал мосток. Чуть дальше — село.
Заметив в одной из балок группу гитлеровцев, мы стали предельно осторожными. Позже узнали, что это осколки основательно потрепанной 17-й пехотной дивизии.
Не доезжая до моста, укрылись в лесопосадке. Алешин взобрался на дерево. Я протянул ему бинокль, но он отмахнулся — мол, и так вижу. Зрение у него действительно было завидное.
Спустя минуту Алешин сказал:
— Командир, у моста какой-то народ шляется.
Он соскочил с дерева, присел под ствол.
— Несколько машин стоят, а рядом лошадки травку пощипывают. По-моему, казаки...
— Яков! — крикнул я водителю.— Курс на мост...
Километра полтора пологого спуска — и мы у моста с бетонированной аркой под основанием. «Скауткар» оставили в подсолнухах, сами подошли поближе к нескольким казакам, перед которыми жестикулировал капитан.
Обратился к нему. Он коротко ввел в обстановку: да, здесь действительно штаб одной из частей корпуса, продвижение вперед приостановлено по причине сильного воздействия противника с воздуха. Большие потери. Многие кавалеристы остались без лошадей. Боеприпасов фактически нет...
Быстро связался по рации с комбригом, доложил ситуацию.
Потом загляну в широкую горловину под мостом: там на снарядных ящиках рулоны карт, надрывно кричат в трубки телефонисты, бегают связные, на расстеленных шинелях лежат раненые. Вдоль стены — прислоненные карабины, шашки, куча седел...
И тут же стая «юнкерсов» с воем и свистом круто пошла в пике. Все бросились под спасательную арку, прижались друг к другу. Бомбы рвались совсем рядом, с внешней стены сыпалась серая крошка. Тех, кто не успел спрятаться, сшибло воздушной волной, оглушило, разбросало.
«Юнкерсы» сделали второй заход: одна бомба разорвалась справа, другая слева, третья — прямо на мосту. Я не удержался на ногах, упал на кого-то, меня придавили сверху... Когда с трудом выбрался из-под моста, увидел, что весь комбинезон в крови. Стал ощупывать себя. Цел, только на левой ноге под коленной чашечкой что-то покалывало.
Побежал к бронетранспортеру. Возле него, скорчившись, сидел водитель. В лице — ни кровинки.
— Яша, что с тобой?
Он отнял руки от живота и стал терять сознание. Осколок, как бритвой, рассек кожу выше пупка, обнажились синеватые внутренности. Я принялся бинтовать рану, но марлевая ткань тут же набухала кровью. Водитель стонал, на лице его выступили капли пота. Что делать? Рядом росли подсолнухи. Сорвав несколько листьев, наскоро отряхнул от пыли, приложил к ране, туго перевязал. Осторожно положил Яшу в БТР, влил в него несколько глотков из фляги. Надо возвращаться. Сам сел за руль, нажал на стартер, выжал сцепление — и в левой ноге почувствовал такую пронзительную боль, будто гвоздь в нее вколотили. Снял сапог, закатал штанину комбинезона — под коленной чашечкой торчал осколок с насечками. Не долго думая, достал плоскогубцы, зажмурился и вырвал осколок. Никогда не думал, что от подобной мелюзги может быть так больно... Прибавив газу, вывел «скауткар» на проселочную дорогу, осторожно объезжая рытвины и выбоины...
По пути встретился «виллис» командира корпуса. Генерал Свиридов посмотрел на меня, покачал головой — весь маскхалат в пятнах засохшей крови, с ног до головы в пыли, прихрамываю...
— Что с ногой?
— Да пустяк, товарищ генерал. Водителю вот плохо. Осколком его по животу...
Как только прибыли в расположение бригады, водителя сразу же отвезли в медсанбат. Потом отправили в госпиталь. Я думал — выживет ли?