Капитан Бабанин, выждав, когда на левом берегу соберется побольше плавсредств, внезапно обрушился на охрану. Секли фашистов из автоматов, забрасывали ручными гранатами, кололи армейскими ножами... В панике немцы разбежались. Воспользовавшись выгодным моментом, разведчики захватывали лодки и паромы, перегоняли их на противоположный берег к своим.
Не менее успешно действовали и разведчики капитана Субботина.
Капитан Иголкин, командир 1-й роты, доложил комбату:
— Южнее Дарьевки полупонтоны. Сам видел.
— Немцев много? — спросил Субботин.
— До роты. Но чувствуется, еще подойдут.
— Значит, надо спешить. Как только стемнеет, переправишь взвод на лодках.
— А где их взять, Семен Михайлович?
— Нашли в камышах четыре, сейчас ремонтируют...
— Да чтоб без выстрелов. Понял?
— Уж постараемся!
Взвод бесшумно высадился на берег, разведчики подкрались к полупонтонам, сняли охрану. Правда, без выстрелов не обошлось. Взвод разделился: одни стали перегонять переправочные средства, остальные залегли, отражая подоспевших к реке гитлеровцев.
Выходил к Ингульцу и передовой батальон старшего лейтенанта Вениамина Гридина. Для них это была вторая переправа за последние три дня. Опять проклятый вопрос — где взять плавсредства? Нужно рубить деревья, вязать плоты, одновременно зорко следить за противоположным берегом, чтобы немец не преподнес какой-либо сюрприз...
Наконец, все готово — штурмовые группы на плотах. Командира беспокоило главное — как скорее преодолеть реку. Ведь на плотах, как на ладошке: отовсюду тебя видно, словно мишень на учебных стрельбах.
И случилось то, чего комбат так опасался: их обнаружили. Прямо на середине Ингульца! Десантники налегли на весла, одновременно с плотов открыли огонь. До суши — считанные метры. Не ждать! Все бросились в студеную воду — и с ходу в атаку... И пошла жаркая косовица. Сзади подходило подкрепление...
В перерыве между боями молодой комбат писал матери: «В последние дни много было работы. Полным ходом наступаем. Села разрушенные, пустые: немцы выгнали, уничтожили, людей.
У меня все хорошо. После тех двух ранений — в августе и декабре прошлого года — пули больше не трогали. Так что ты, мама, не беспокойся. Самое тяжкое — бои на Воронежском и Южном фронтах — осталось позади. Сейчас фашист напуган, и мы его успешно бьем. Уверен, что скоро добьем».
Не написал тогда Вениамин о том, что представили его к высокой награде. Думал — пока не стоит. Вот когда все решится, тогда и...
Обстановка для нас складывалась благоприятная — внезапные действия разведгрупп внесли сумятицу на том берегу.
Поздно ночью к Ингульцу спустилась еще одна группа бойцов. В руках они несли большую лодку. Поставили на воду, стараясь не бряцать оружием, отчалили.
Цель — противоположный берег у Змиевки, хмурый и притихший. Как он встретит?..
Разведчики младшего лейтенанта Сергея Максименко высадились быстро — спешили, чтобы к рассвету вернуться «домой». В одном месте заметили артиллерийские позиции, в другом — хорошо замаскированный дзот, затем чуть не натолкнулись на блиндажи, в которых слышался чужой говор. Пришлось ползком выбираться из опасной зоны, петлять, заметать следы.
Нужен контрольный пленный. До рассвета оставалось мало времени.
Младшему лейтенанту донесли — справа от них минометная позиция. Здесь и решили брать «языка». Сержант Троянов с напарником растворились в темноте. Остальные присели, ожидая возвращения товарищей.
— Хальт! — неожиданно раздалось неподалеку, и тут же последовала автоматная очередь, взлетело несколько ракет. «Напоролись! — молниеносно промелькнула мысль у Максименко.— Теперь главное — не дать фрицам разобраться в обстановке».
Он крепко сжал в руках автомат, негромко скомандовал:
— За мной, братки!
Немцы, выскочившие из блиндажа, так и не успели добежать до своих минометов. Взвод занял круговую оборону, пустил в ход гранаты. А гитлеровцы наседали, лезли с диким остервенением, пытались отбить огневую позицию. И тут командира осенило: ведь рядом стоят четыре исправных миномета, возле них гора ящиков с боеприпасами.
Уже рассветало. Немного времени понадобилось бронебойщикам Троянову, Лысакову и Романченко, чтобы разобраться в минометах, прицельных панорамах. И вскоре раздались залпы «трофейной» батареи. Сначала по окопам, а потом и по колонне машин, повозок и пехоты, направлявшейся в сторону Николаева.
Взрывы. Крики. Паника. Гитлеровцы не могли сообразить, в чем дело, почему свои же громят колонну. А Максименко продолжал командовать:
— Еще копошатся, гады! Бей их, круши, братки.
Днем к переправе подошла бригада. Максименко разыскал комбата, доложил:
— «Языка» не взяли, но ваше приказание выполнено!
Об этом бою командир 5-й гвардейской механизированной бригады полковник Сафонов написал в донесении: «Колонна рассеяна, на поле боя осталось 115 вражеских трупов. Благодаря смелым действиям гвардии младшего лейтенанта Максименко Сергея Ефимовича вражеская оборона была прорвана, противник в беспорядке отступил. В результате батальон получил возможность дальнейшего продвижения....»
Эта бригада первой форсировала Ингулец в районе Дарьевки, вслед за ней преодолела реку и 6-я мехбригада. Дарьевка стала основным пунктом переправы в полосе наступления корпуса.
Осуществляя замысел вышестоящего командования, генерал Свиридов приказал выслать от 4-й и 5-й бригад по одному передовому отряду в сторону Херсона, где немцы отходили, так и не успев перегруппироваться. Наши подвижные части закрыли горловину огромного «мешка», в который попали тысячи оккупантов.
Главные силы корпуса, тесня части 370-й немецкой пехотной дивизии, продолжали наступление в западном направлении. Но задача эта оказалась не из легких: не было танков, артиллерии и минометов — их не могли перебросить через Ингулец из-за отсутствия тяжелых переправочных средств.
Вскоре, однако, корпусные саперы майора Фомина доставили в район Дарьевки четыре парома различной грузоподъемности, баркас и рыбацкие лодки. Несколько позже через Ингулец построили пешеходный мост.
А корпус продолжал наступать. Гитлеровцев выбили из Мирошниковки и Музыковки, а к исходу 14 марта завязались бои на рубеже Шкуриново-Загоряновка, Крутой Яр. Здесь мы встретили конные разъезды генерала Плиева.
В эти дни всех облетела радостная весть: воинам, участвовавшим в форсировании Днепра и освобождении Берислава и Херсона, Верховный Главнокомандующий объявил благодарность. Каждому вручалась пахнущая типографской краской выписка из приказа. У меня она хранится до сих пор, уже пожелтевшая от времени, но бесконечно дорогая. Неизгладимая память о пережитом!
Потеряв Днепр, гитлеровцы теперь рвались к Южному Бугу. Планомерный отход у них не получился. Промежуточные линии-обороны стали промежуточными могилами на пути к общей могиле.
Водные преграды не остановили нашего наступления.
Грязь и разлив не задержали...
Память и поныне хранит ту раннюю весну на юге Украины с набрякшими, будто отлитыми из свинца, облаками, частыми и нудными дождями, порывистыми ветрами, метавшими снежные вихри по набухшим влагой полям...
К середине марта дороги в междуречье Днепра и Южного Буга были буквально забиты техникой. И брошенной немцами, и застрявшей нашей. Облепленные «по уши» грязью, нескончаемыми вереницами стояли тягачи, орудия, бронетранспортеры... Некоторые машины, буксуя в широких и глубоких колеях, пытались вырваться из ужасающей хляби. Тщетно! Людям приходилось взваливать на плечи поклажу транспортных машин и повозок — снаряды, мины, патронные ящики — и, стиснув зубы, обливаясь потом, часами брести под нудящим дождем, с килограммами вязкой грязи на обуви. Связисты волокли на себе шесты для линий связи...
Нередко встречалось и такое: крестьяне, уже начавшие раннюю пахоту, выпрягали волов из плуга и вызволяли трехосную машину со всем ее грузом. Махнув рукой на синоптиков, командиры пускались в поиски стариков, тех, кто умел по еле уловимым признакам предсказать изменение погоды. Но и старожилы здешних мест, всем сердцем желавшие оказать помощь мудрым советом, лишь разводили руками.