У меня уже было два аборта в жизни. Но та девочка из Огайо верила в детей, верила в жизнь. Сейчас я верила только в любовь. И я сохраню этого ребенка. Я сохраню его ради тех, потерянных. Я хотела этого ребенка, искренне хотела.
Девочка или мальчик, неважно, кто был плодом любви. Гэвин любил меня, говорил, что любил, и я верила ему. И отвечала определенным образом. Это не было самой великой моей любовью в жизни, но разве ее значение от этого уменьшается? Она была. Эта любовь стала сейчас частичкой во мне, из нее вырастет ребенок.
Может быть, пришло время забыть горькое прошлое, как это сделала Джесика? Оно вряд ли принесет много пользы. Поставить крест раз и навсегда на первой страстной любви, которая превратилась в пепел. Почему я так держусь за нее? Может быть, лучше забрать детей и еще нерожденного ребенка и уйти к человеку, который будет поклоняться нам, как когда-то молился на нас Джейсон… лживо.
Но если я останусь здесь и не сделаю аборта, мне остается только одно: подарить этого ребенка человеку, который наверняка знает, что он не отец ему. Это будет наказанием. Предательство за предательство. В результате Джейсон будет вынужден признать ребенка за своего, если он не хочет разрушения семейной жизни.
Бедное дитя! Орудие мести. Украденное у любви и рожденное для ненависти. Нет, не для ненависти! Джейсон не допустит этого. Он не будет возмещать на ней, несчастной невинной крошке, зло, раздражение. Неважно, что будет происходить у него в душе, но обращаться с ним он будет, как со своим собственным.
А любовь? Это будет трудно. Но это будет единственным, что я могу. Правильно ли я поступлю, лишив ребенка теплой любви отца, родного отца.
Мысли, сомнения и нет решения, нет выхода. Так я лежала в постели три или четыре дня, и никто особенно не интересовался мною. Дети заходили навестить меня, старались развеселить. Мики принес мороженое. Мэган испекла первый в жизни торт, чтобы удивить меня. Мэтти показал рисунок семьи, нарисованный в школе (все на рисунке улыбались). А Митчел привел поздороваться Хилана.
Джейсон каждый день спрашивал меня сдержанно, что он может для меня сделать, но смотрел при этом в сторону. И каждый день мне хотелось закричать: «Стань волшебником и устрани все неприятности, которые разрушили наш мир, таким, каким он существовал». Но я знала, что это невозможно, потому что для меня Джейсон потерял свою магическую силу.
Лу принесла мне куриный бульон, рисовый пудинг и уставилась на меня вопросительным взглядом, ничего не говоря. Но мне стало стыдно гонять Лу вверх и вниз по лестницам: она теряла силы на меня из большой любви. Поэтому я решила, что пора вставать, хватит лежать в постели. А решение так и не пришло.
Я бродила, не зная, что предпринять. Единственным очевидным решением было пойти к доктору и окончательно убедиться в своих предположениях.
Доктор Харви провел обследование, взяли анализы, чтобы быть абсолютно уверенными.
Когда результаты анализов были готовы, доктор Харви вызвал меня. Он улыбался, поэтому я сделала вывод, что мои предположения подтвердились. Я догадывалась, что доктор радовался за меня, вспоминая неудачу с моей последней беременностью.
Я направилась в холл к лифту, но передумав, вернулась в сторону кабинета доктора Харви, прошла мимо него к двери, на которой прежде висела табличка с именем доктора Гэвина Рота, а сейчас ее украшало другое имя — доктор Жериман О’Дрисколл. Самое странное имя, какое я когда-либо слыхала. Правда, я вспомнила, что точно так же подумала, когда Джейн впервые произнесла имя Гэвина. А может быть, там и есть Гэвин под новым именем, заставляя думать, что он в Сан-Франциско, чтобы его больше не беспокоили. И не имея никакой цели и необходимости, я открыла дверь и вошла.
За столом сидела Розмари. Розмари Гэвина. Но одета она была очень странно для медицинского кабинета: джинсы и футболка с надписью: «Назови меня как угодно, но не твердым орешком». Какая безвкусица, подумала я, предположив, что и Энн согласилась бы со мной. Когда здесь работал Гэвин, на нем всегда был костюм, а на Розмари — юбка. Обстановка изменилась.
— Кэтти? А Гэвина здесь больше нет!
«Почему слова так больно ранили?»
— Да, я вижу. А куда он уехал?
— В Сан-Франциско, — засмеялась она, а я не могла понять, что в этом смешного. — Что я могу сделать для вас? Может быть, записать вас к Жери?