Почему именно в русской литературе так велика роль ВПЗР - понятно: других ориентиров взять негде. Русская литература так великолепна именно потому, что она - единственное утешение местного населения, «сильные руки хромого», по глазковской формуле. Во всех прочих отношениях, кроме нефти, мы давно неконкурентоспособны; главные силы и надежды вкладываются в словесность. При советской власти была еще оборонка, потом отпала и она. Впрочем, разговоры о том, будто ниша Главного Прозаика присуща только нам и свидетельствует о нашей глубинной несвободе, - недорого стоят: трудно переоценить роль, которую в Англии играл Фаулз (и сейчас пытается играть Макьюэн), в Штатах существовал культ Сэлинджера и поныне существует культ Пинчона (а я уверен, что это одно и то же лицо)… Без гуру, великого затворника, пишущего трудно, сложно, мучительно, для немногих, - литературное дело давно загнулось бы; должен быть кто-нибудь один, относящийся к нему истово, как к религиозному служению. Сакральность - непременное условие существования всякого искусства; кино, став слишком массовым, уже пожинает плоды этой секуляризации. Так что ВПЗР был, есть и будет; вопрос только в том, какими качествами должен обладать очередной претендент на эту нишу.
Во-первых, он должен жить литературным трудом. По русским критериям, служенье муз не терпит суеты; допускается общественная деятельность -но побочные приработки и отхожие промыслы исключаются априори. Отсюда ненависть Чехова к медицине, заброшенной при первой возможности; отсюда горьковская борьба за гонорары - чтобы избавить Андреева и Куприна от унизительной газетной поденщины. Идеальная ситуация для ВПЗР - поместье, приносящее стабильный доход. Поместьем он должен тяготиться, время от времени опрощаться, - но в конце концов возвращаться на круги, ибо условием творчества является душевный мир, а ничто так не способствует ему, как скромная среднерусская усадьба. В наших условиях это трудно, тем более что переделкинские дачи принадлежат по большей части нуворишам; но собственной дачи никто не отменял. На ней писатель должен пахать, а если размеры участка не позволяют - копать. Работать на земле русский писатель может и должен, земля дает ему силу и легитимизирует, поскольку в прочих отношениях ВПЗР редко бывает почвенником. Назовем вещи своими именами: наши почвенники в массе своей - просто плохие люди, грубые и глупые, считающие почвенностью склонность к агрессии и примитиву; в советское время это обозначилось с особенной ясностью. Почвенничество ВПЗР должно выражаться в пахоте, в стрижке кустов и ни в чем более. К народу он обязан относиться трезво, без придыхания, как сам народ относится к себе.
Во-вторых, ВПЗР не имеет права состоять ни в каких кружках или объединениях. Он может стоять во главе секты (как Толстой во главе нелюбимого им толстовства или Горький во главе презираемых им подмаксимков), но клановость ему противопоказана: он сам себе направление, вождь и учитель, но никогда не сектант. Место обитания ВПЗР - Мекка для нескончаемого потока паломников, но общение с поклонниками надо строго дозировать: в литературе проповедь еще приемлема, в жизни чаще всего скучна. Сказал же Вересаев, что если бы он не узнал Толстого - счел бы, что перед ним легкомысленный и непоследовательный толстовец, способный любую тему, вплоть до разведения помидоров, свести на однообразное «Люби всех». ВПЗР должен много и плодотворно проповедовать на письме, но в личном общении оставаться замкнутым, а лучше бы и вовсе не допускать к себе никого, кроме избранных: остальные пусть съезжаются и наблюдают издали, как барин пашет, пишет или пышет праведным гневом.