— Ну, ладно, я с тобой покатаюсь, — все еще хмуро и настороженно произнес Валера.
— Ты-то покатаешься, — снова усмехнулась Женька его великодушной покладистости. — Да вот возьму ли я тебя, Я же не в гости в отличие от тебя собираюсь, а по работе, и разговоры у меня там будут взрослые, и посторонние уши мне не к чему.
— Я в машине подожду, — не сдавался Валера.
— Нет уж. Сейчас я позвоню директору и повезу тебя домой, — строго, взрослым тоном вынесла вердикт журналистка и полезла за мобильником.
— Да? Все такие, — с истеричной ноткой в голосе выкрикнул Валера, — мы с тобой друзья, звони, если что! Всегда обращайтесь! Такие дети замечательные! А сами хлоп дверью, и лишь бы тебя больше не видеть, плевать вы все на нас хотели! Благодетели! — Валера смотрел на Женьку полными слез и злой обиды глазами, и столько было в них боли, что девушка страшно растерялась и, мгновенно утратив весть свой педагогический задор и решимость, принялась виновато оправдываться, пытаясь ухватиться за Валерину руку.
— Валерка, ну извини. Мне действительно работать надо. Ты бы позвонил заранее, я бы сразу тебе объяснила, что лучше вечером приезжать, а еще лучше в выходные, ну как ты не понимаешь? — Голос ее звучал искренне, просительно и жалобно, к тому же Женя была очень худенькой и почти одного с мальчиком роста, а когда утратила взрослые строгие нотки, стала больше похожа на старшую сестру, чем на «тетю».
— Ладно, — смягчился Валера. — Только можно, я с тобой останусь, я правда мешать не буду, я в машине посижу сколько надо. А потом ты меня в гости пригласишь. Пригласишь?
— А чего ты так на этих гостях зациклился? — успокаиваясь, спросила Женя.
— Просто я никогда ни у кого не был в гостях по-настоящему. В настоящей квартире, — объяснил, глядя куда-то в сторону, Валера, и Женя сразу же поняла, как это для него важно и как он об этом мечтает.
А что стоит ей исполнить его детскую наивную мечту? Да ничего. Значит, надо исполнить, а то получится, что клеймить по телевизору плохих дядей и тетей у нее времени и сил хватает, а исполнить пустяковую детскую просьбу, помочь одному конкретному ребенку, сделать для него что-то хорошее — нет.
— Ладно, — кивнула она. — Сейчас позвоню Ирине Игоревне и договорюсь, что привезу тебя вечером и чтобы она тебя не ругала. Но только и ты уж пообещай мне никогда больше в самоволку не бегать. Обещаешь?
— Да запросто! — просиял Валера.
И Женя позвонила директору детдома, а потом, не заходя в редакцию, поехала на встречу с мадам, бросившей год назад своего новорожденного ребенка в роддоме. Женя очень торопилась увидеться с ней, пока та не передумала.
Глава 4
Валерка не подвел. Он честно отсидел в машине почти полтора часа, пока Женя беседовала с «несчастной жертвой» обстоятельств, родившей от постороннего мужика, а бывшему в командировке мужу навравшей, что ребенок умер, а сама пристроила младенца в дом малютки.
— Вы не представляете, какие это были муки! — закатывая глаза и заламывая руки, вещала сытая, откормленная корова в немыслимых пестрых легинсах, трещащих по швам на ее толстой заднице, и в нелепой, украшенной воланами, кислотной, с огромным вырезом трикотажной кофте. — Но Сергуня сразу же все понял бы. Ребеночек был такой черненький, весь в папку, а у мужа волосы русые, я вообще блондинка. Ужасно! Просто ужасно! Повезло еще, что Сергуню в командировку отправили, не было никакой возможности отказаться, а то просто и не знаю, что бы было.
В начале беседы Женя сперва мягкими полунамеками, а потом конкретными замечаниями пыталась подвести свою собеседницу к мыслям о чьих-то интересах, кроме своих собственных. Задавала ей наводящие вопросы, вроде «а вы не задумывались, что чувствует маленький беззащитный ребенок, просыпаясь ночью в казенной кровати от страха, когда ему снится плохой сон, или кто его пожалеет, когда он упадет и разобьет коленку, кто приласкает его, когда он больной будет лежать с температурой, кто расскажет ему сказку на ночь, кто поцелует его, обнимет, назовет самым любимым, самым замечательным на свете?»
На что неизменно получала череду вздохов, фальшивых слез и причитаний. В духе «бедная моя деточка, бедная сиротиночка». К концу беседы Женя уже сидела молча, стиснув зубы и думая только о том, чтобы не врезать сытой, наглой бабе по ее мерзкой размалеванной морде. Потому что у этой похотливой самки была именно морда, а не лицо, как у людей.
— Ну, что же, Эльвира, — поднимаясь с дивана, проговорила Женя, — не буду врать, что знакомство с вами было мне приятно. Но замечу, что люди всегда отвечают за свои поступки. Всегда, — жестким, грозным голосом заметила она. — Не обязательно сразу, но расплата неизбежно настает. Вчера вы бросили вашего родного ребенка в детском доме, как приблудного котенка, а завтра так же бросят вас. Я горячо надеюсь, да что там, я просто уверена, что вскорости ваш муж бросит вас, променяв на кого-нибудь помоложе и покрасивее. Вы, конечно, кинетесь искать другого, но, увы. Кому нужна старая, жирная, избалованная, тупая корова? — с наслаждением живописала будущее мерзкой жабы Женя, глядя в ее наливающееся пурпуром лицо. — Помаявшись лет десять от одиночества и неустроенности, вы вспомните о брошенном ребенке, но он вас уже не простит, если, конечно, его к этому времени не усыновят, в таком случае вам его вообще не видать, а если все же разыщете, аукнется вам ваше злодеяние, помяните мое слово.