– Господи! Что это на меня нашло?
Вернувшись к Пал Палычу, она села на пол возле его ног, положив руки ему на колени.
– Пашка, прости меня, дуру! Иногда я сама не знаю, что говорю. А ты на меня обижаешься. Ты думаешь, я не прошу Бога, чтобы ты был у меня здоров? Прошу, Пашенька! Еще как прошу! Ты знай – я все тебе простила.
– Извините, что вмешиваюсь, – еле слышно напомнил о себе Петрович, – но не могу не поблагодарить вас, Лариса Дмитриевна. Человек, которому плохо, больше всего нуждается в сострадании. Спасибо вам. Вы теперь идите, Лариса Дмитриевна.
Согласно кивнув головой, она встала и, подойдя к своему столику, села за него. Немигающим взглядом Лариса смотрела в лицо своему молодому другу, совершенно его не замечая.
– Зачем вы ее заставили так себя вести? – глядя в стол, спросил Пал Палыч врачевателя.
– Не люблю, когда обижают моих друзей. А признайтесь, Пал Палыч, вы наверняка хотите съездить мне по роже?
– За элементарный гипноз?
– Не совсем так. Если человеческое подсознание копнуть поглубже, то в этих недрах можно обнаружить куда более истинное, чем на поверхности. Просто все это «истинное» у Ларисы Дмитриевны вы в свое время педантично зарывали все глубже и глубже. Разве не так? Ну вот, видите. А вам бы только сразу по морде.
Молодой самец несколько раз щелкнул пальцами перед самым лицом Ларисы и с третьей попытки добился желаемого. Придя в себя, она, наконец, заметила его.
– А, это ты, Жорик?
– Ну, привет! Я уж думал, ты заснула с открытыми глазами. Слушай, Лар, а это что за мужичок, которому ты в ноги плюхнулась?
– Я?.. Это тебя не касается.
– Да я просто спросил. Не хочешь, не говори. Мне твои дела вообще по барабану, – молодой друг изобразил обиду на лице.
– Жорик, может, тебе удвоить содержание, чтобы ты мне не хамил?
– Лариса Дмитриевна, я, конечно, понимаю, что хамить позволено только вам. Но мы с вами квиты. Вам что от меня надо? Постель? Так вы ее сполна и получаете. И подо мной попискиваете не от брезгливости, а о чувствах мы с вами не договаривались.
С размаху Лариса влепила своему любовнику увесистую пощечину.
– Ну, тварь, ты об этом пожалеешь! – Жорик вскочил со своего места.
– Что? Что ты сказал, ублюдок? Раздавлю, как клопа! Но ты прав. Я тварь, только пошел отсюда вон, ничтожество!
– Как скажете, Лариса Дмитриевна. Понадоблюсь – телефончик знаете.
– Вон, я сказала.
Едва Жорик успел скрыться из поля зрения, как на входе в зал в роскошном вечернем платье появилась баронесса. Не обращая внимания на присутствующих, она, во всеуслышание крикнув Пал Палычу: «Павлуша, страсть моя неувядаемая!», через весь ресторан грациозной, но быстрой походкой направилась к нему. Не дав Пал Палычу опомниться, она снова ловко уселась к нему на колени и принялась целовать его лицо и шею с шокирующей откровенностью.
– Пашенька, любовь моя, не сердись! Я знаю, у тебя деловая встреча, но я поняла, что если сейчас тебя не увижу, то просто умру. Ну вот, увидела – теперь могу жить дальше. Извините меня, пожалуйста. Не буду вам больше мешать, – обратилась она непосредственно к Петровичу. Затем, вспорхнув с колен Пал Палыча, баронесса направилась к выходу. Остановившись в центре зала, она послала ему воздушный поцелуй.
– Павлуша, любимый! Умоляю, не задерживайся. Приезжай быстрее!
Так и не успев до конца опомниться от визита баронессы, Пал Палыч тяжело поднял голову и увидел в двух шагах от себя стоявшую перед ним Ларису.
– Клоун! Жалкий клоун!
Ветер стих, и в воздухе заметно потеплело. В свете ночных фонарей легкий снег, серебрясь, равномерно осыпал старушку Москву. Врачеватель и олигарх выходили из ресторана.
– Вот и поужинали. Согласитесь, Пал Палыч, с этими бабами всегда все шиворот-навыворот. Оставили голодным. Ну да ладно. Будем считать, что сегодня вечером я на диете. Огромная просьба, голубчик, отвезите меня домой.
– К сожалению, не могу оказать вам этой услуги, – весело улыбаясь, произнес Пал Палыч. – Рад бы, да не могу.
На том месте, где некогда стояла его машина, на белом снегу был отчетливо виден след протектора. Петровича сие происшествие, похоже, рассердило не на шутку. Он даже позволил себе сотрясти воздух кулаком.
– Это не баронесса – это оторва! Сущая оторва, хоть и баронесса! Не поверите, я с ней уже замучился. Ну ничего. Объявится – я ей устрою.
– А я думаю, не стоит. По-моему, она очень хорошая девушка.
– Девушка?.. – Петрович чуть было не задохнулся.
– Ну какая разница? Пусть себе катается на здоровье. По правде сказать, машина-то женская. Вы лучше успокойтесь. Сами же говорили, что нервы надо беречь. Давайте лучше присядем, подышим воздухом. Да и погода какая-то божественная. Располагает…
Они присели на ступеньки у входа в ресторан.
– Пал Палыч, ведь я был уверен, что вы мне скажете: это, мол, ваша достойная ученица или что-нибудь в этом роде… Слушайте, а давайте позвоним вашему Скобликову. Пусть пришлет машину. Он же обещал.
– Увы, Петрович, но этого я сделать тоже не могу. Мобильник-то снова остался в машине, а его номер я не помню. Он у меня в памяти телефона записан.
– Да, представляю себе последствия, если в данный момент эта шпана разговаривает с ним по телефону.
– Ну и что? Допустим, она ему скажет, что меня наконец-то грохнули злые недруги и тело мое бренное валяется на мусорной свалке, где-нибудь под Звенигородом. Как ни скрывай, а такая стратегическая информация все равно просочится и в прессу, и на телевидение. С утра на бирже начнется переполох, котировки резко упадут, его Величество Доллар сначала зазнобит, затем бросит в жар… А тут и я – живой и невредимый. Что, скажу, не ждали? И не дождетесь! Если, конечно, завтра опять не скрутит в три погибели… Или не согнет в бараний рог.
– Может и скрутить. Не ручаюсь. Только диагноз я вам поставил точный.
– Да я это и сам чувствую. И лечиться мне, похоже, придется самому.
– Ох, не имею я права так говорить, но скажу, – подобно Муссолини, Петрович вытянул вперед свою нижнюю губу. – Испытываю к вам, Пал Палыч, искреннюю симпатию.
– И я вам очень благодарен. И баронессе вашей.
– Ой, не упоминайте! Хорошего ремня этой баронессе.
– Я взрослый человек, – неожиданно послышался ее звонкий голос. – И никому не позволю так обращаться с собою. Какой может быть ремень, если я – женщина?
Кабриолет, за рулем которого, действительно, восседала баронесса, подъехал так тихо, что сидящие на ступеньках этого не заметили.
– О, добрый вечер, баронесса, – Пал Палыч был сама любезность. – Петрович, вот вам и решение всех проблем. Садитесь и поезжайте домой.
– А как же вы? Она же двухместная. Вот что, голубушка, – нетерпящим возражения тоном произнес врачеватель, обращаясь к баронессе, – отвезешь меня и немедленно за Пал Палычем. Вернешь ему машину. Ты меня поняла?
– Не слушайте его, баронесса. Отвезите этого ворчуна домой, а сами потом по ночной Москве, да с ветерком. Ищите свою любовь. Я же с удовольствием прогуляюсь. Давно мечтал об этом.
– Это до Жуковки-то? – изумился Петрович.
– А что? Часа за три, думаю, дойду. А может, и пробегусь еще… Трусцой.
– Ой, не могу больше! Сейчас мое маленькое сердце разорвется в клочья! – баронесса выскочила из машины и, подбежав к Пал Палычу, крепко обняла его.
– Разве можно, баронесса, – улыбнулся он, – имея маленькое сердце, так крепко обнимать?
– Пал Палыч, вы хоть телефон-то свой не забудьте, – донесся из машины голос Петровича. – Ты с кем-нибудь по нему разговаривала?
– Да ни с кем я не разговаривала. Отстань ты уже.
– Ну все, баронесса, – сказал Пал Палыч, тактично высвобождаясь из ее объятий. – Садитесь в свою машину и поезжайте уже. Петрович, а я вспомнил. Как-то само собою вспомнилось. «Доктора Живаго» написал Пастернак. Конечно, стыдно признаваться в своем невежестве, но я все-таки вспомнил.
– Невероятно другое, – ответил тот. – С вашими речевыми оборотами никогда не подумаешь, что вы не читали классику. Удивительная страна! Аналогов не имеем.