За сорок восемь часов в обезьяннике Дамир испытал столько эмоций, сколько не испытывал, пожалуй, никогда за всю свою жизнь. Парень до крови сбил кулаки, когда лупил решетку, и сорвал голос, пытаясь докричаться до дежурных.
Он же знал. Знал, где сейчас находится его брат. Знал, что Костя ждет его с подмогой, и словно чокнутый пытался выбраться на свободу.
Он кричал. Умолял. Угрожал. Но получал в ответ лишь ленивое: «Да заткнись ты уже», и удар битой по стальным прутьям. Словно был не полицейским, а пьяным бомжом, что устраивал бессмысленный дебош.
Это был ад.
Люди, которые вчера вежливо разговаривали и почтительно здоровались, сегодня не хотели слушать и унизительно посмеивались. Те, кого он считал товарищами и себе, и Косте, лениво занимались своими делами на посту и затыкали уши наушниками, чтобы не слышать его криков.
А в Дамире что-то ломалось. Что-то внутри переворачивалось и чернело с каждой минутой.
Он никогда не был наивным человеком, знал, какими дерьмовыми могут быть люди. Он много уже успел увидеть в жизни. Много пережил. Однако то, что происходило в душе капитана в те часы – окончательно пожирало остатки его веры в человечество и жалкую надежду.
Его выпустили через два дня.
Дамир мечтал об этом моменте.
Мечтал, как разобьет лицо каждому, кто причастен к его заточению. Мечтал, как заставит пожалеть их о равнодушии. Но сейчас на месть не было времени.
Едва переступив порог КПЗ, капитан помчался к месту, где должен был ждать Костя.
За двадцать минут дороги он трижды едва не попал в аварию. Потому что гнал, безбожно нарушая все правила дорожного движения.
Впрочем, ему было плевать. Глубоко в душе он чувствовал, что уже поздно, однако верил, что надежда все же умирает последней.
А она умерла. Умерла в муках, когда Дамир опустился на колени рядом с мертвым братом.
Больничная пижама совсем не шла Косте, делала его похожим на ребенка. А дыра в груди казалась глупым розыгрышем...
Он все-таки устроил драку в участке. На девятый день после смерти Кости. Когда более-менее проспался, после продолжительной пьянки. От него снова запахло сигаретами, хотя несколько лет назад они с братом клялись друг другу, что больше никогда не закурят.
Он избил Киреева. Избил Орлова. Избил дежурных. А еще через два дня, написав приемной матери записку с мольбой о прощении, забрал из огромной домашней библиотеки часть книг Кости и переехал в служебную квартиру.
Он не оставил никаких контактов. А женщина была слишком поглощена горем, чтобы искать его.
Массовая драка в участке была прощена Дамиру только благодаря майору Громову. Оставалось недолго до пенсии Киреева, и новый начальник уже приступал к должности. Он был на стороне капитана, и месть униженному майору не дало свершить понимание, что скандал может омрачить долгожданный выход на заслуженный отдых.
28
Влада не могла пошевелиться. Тело отяжелело и отказывалось слушаться. Девушку колотило от ужаса и ненависти ко всем людям, что были причастны к истории Дамира.
А капитан рассказывал ровно, спокойно. Уставился куда-то в пустоту перед собой и словно говорил не о своей жизни, а о просмотренном на выходных фильме, который не оставил в душе никакого впечатления.
Но Влада чувствовала обман. Чувствовала, и сходила с ума, понимая, сколько на самом деле ужаса пережил этот с виду холодный и черствый человек. Она помнила, как дядя, после смерти её отца, говорил, что люди не бывают хмурыми с рождения. Чаще всего тот, кто не умеет улыбаться – раздавлен судьбой. Слишком часто она играет с людьми и перегибает палку, вынуждая их ломаться.
Дядя.
Влада застыла. Обида показалась глупой и ненужной. Девушка поклялась себе, что завтрашним утром первым делом позвонит ему и поговорит.
Но сейчас Исаева смотрела на капитана и с трудом представляла, какого это – знать, что твой самый близкий человек находится в смертельной опасности. Знать, что у тебя все еще есть время, чтобы его спасти, и ты даже знаешь – куда необходимо бежать и что делать – но ты беспомощен. Ты заперт, а вокруг равнодушные сволочи, что раньше с улыбкой здоровались при встрече. Вокруг начальство, которое боится вести расследование, потому что оно может стоить им теплого места. Вокруг полицейские, которым плевать на закон и простые человеческие жизни.
Дамир не мог это пережить и отделаться только испортившимся характером. Теперь Влада понимала это, и будто наяву видела чёрную воронку в душе напарника.
Она пыталась перенести всё на себя, чтобы почувствовать хотя бы часть того, что чувствовал Дамир. Но только на секунду вообразив себя в той клетке на его месте, девушку скручивал приступ отчаяния.
Она кусала губы, чтобы не расплакаться, но слезы все равно появились. Влада отвернулась и сцепила пальцы до хруста. Ей казалось, что липкий кокон прилип к телу и мешает двигаться. Даже поднять к лицу руку и вытереть противные слезы оказалось невыполнимой задачей.
– И что ты ревешь? – Дамир усмехался. – Жалеешь меня?
Удивительно, что именно насмешка стала его привычной маской. Что там говорил отец Сони – «Вы молоды и совсем не знаете боли»?
Да она его близкая подруга.
Влада сильнее сжала кулаки, все же растерла по щекам слезы и подняла на напарника глаза. Поймав взгляд девушки Дамир перестал усмехаться, а Влада честно ответила:
– Нет. Ненавижу вместе с тобой.
Несколько мгновений Миронов молча рассматривал девушку, словно видел в первый раз. Исаева так и не смогла уследить за сменой эмоций на его лице. Сначала ей показалось, что он растерян, потом – зол, потом – снова спокоен и апатичен.
Но она была не права. Слишком тяжелый получился разговор, чтобы оставаться спокойным.
Дамир долго смотрел на напарницу, прежде, чем шагнуть вперед и притянуть её к себе.
Влада всхлипнула и уткнулась носом в шею капитана.
От него пахло мужским шампунем и порошком – видимо, футболка была недавно выстирана. А еще чем-то неуловимо горьким и так безумно подходящим его внутреннему состоянию, что Влада снова едва не расплакалась.
Девушка схватилась за его торс и почувствовала, как крепко сжимаются руки напарника на талии. Он обнял её так сильно, что в спине несколько раз что-то хрустнуло.
Но Влада не обратила внимания. Теперь она еще лучше чувствовала, как колотится сердце человека, что только что расковырял болячки и показал ей тщательно скрываемые от других и все ещё гноящиеся раны. И пусть теперь он хоть всю жизнь будет ходить спокойным и равнодушным, Влада вряд ли поведется на привычную маску. Это ощущение бешеного стука чужого сердца останется в памяти навсегда и будет разоблачать его перед ней.
Дамир как-то странно дышал, будто только что занимался спортом. А еще сжимал напарницу, не контролируя силу.
– Мы найдем его, – Влада так же сильно обнимала капитана. Голос дрожал от ненависти: – Клянусь, Дамир. Он за всё ответит. Они все ответят.
Несколько секунд молчания, а потом Миронов отстранился, продолжая удерживать девушку за плечи. Наклонился, и его внимательный взгляд Влада теперь видела даже в полумраке.
– Не врешь.
Он утверждал. Не спрашивал.
А потом подался вперед и с силой прижался к губам напарницы.
От неожиданности Влада охнула, но тут же схватилась за плечи капитана и ответила на грубоватый поцелуй.
Они оба не понимали, зачем делают это. Но обоим казалось, что сейчас невозможно придумать чего-то более правильного.
Одной рукой Дамир вцепился Владе в талию, а другой крепко держал за шею.
Девушка оказалась в водовороте черного отчаяния, которое окутывало капитана. Отчаяние, ненависть, одиночество, боль потери и чувство вины. Она впитывала всё это в себя и, словно трос, тянула его за собой из мутного болота и с таким же отчаянием целовала в ответ.
Потом они разговаривали. Всю ночь. Просто лежали на диване, уставившись в темный потолок и разговаривали. Пожалуй, обо всем на свете, кроме Врачевателя...