В Древнем Египте существовал закон, согласно которому все изобретения в ремеслах должны были оцениваться собранием образованных людей, прежде чем будут написаны на колоннах в священном месте. Точно так же нам следует собрать ассамблею из справедливых и одинаково хорошо подготовленных ученых. Они будут тщательно изучать все написанное и оставлять для пользы общества только то, что сочтут заслуживающим внимания, и уничтожать все никчемное. Было бы еще лучше не сохранять имена авторов, как было раньше в Древнем Египте. По крайней мере, это обуздало бы чрезмерное рвение к славе.
Гален был убежден, что сумел разгадать многие тайны природы, и его открытия навсегда войдут в историю как истина в последней инстанции. Его послание потомкам гласило, что в дальнейших исследованиях нет никакой необходимости: «Тот, кто хочет заслужить славу делами, а не только умными речами, должен лишь познакомиться, что не кажется мне слишком большой проблемой, со всем, чего я достиг на пути активного исследования в течение всей моей жизни». На протяжении всего Средневековья и большей части шестнадцатого века люди верили ему на слово: вместо того чтобы осознать, что он заложил принципы научного исследования, они игнорировали те части его трактатов, которые описывали экспериментальные методы, обращая внимание лишь на сделанные им выводы, но при этом не вникая в суть вопросов, которые он ставил; вместо того чтобы отбросить его иррациональные соображения и домыслы, они цеплялись за них, как будто они были написаны оракулом; вместо того чтобы думать самим, они поработили свои умы слепым доверием Галену.
У нас немного информации о полутора веках, последовавших за смертью Галена. Известно лишь то, что к середине четвертого века его авторитет в медицине стал неоспорим.
С этого момента он стал источником информации для каждого врача – истинным целителем, пришедшим на эту землю для того, чтобы разъяснить и распространить учение отца Гиппократа, который стал к тому времени уже мифологической фигурой. Галену же удалось возвести его в статус божества. Когда слава Рима померкла, нарастающая волна галенизма начала накрывать Византию и Восток, мерцая особым светом полунауки. Преломляясь через призму избирательности и перевода, становясь в результате все более суеверным, это спектральное сияние освещало меньше, чем скрывалось в отбрасываемой им тени.
В конце четвертого века власть Рима пошла на спад, уступая дорогу Восточной империи с центром в Константинополе. Ее господство продлилось более тысячи лет. За это время медицина наряду с другой научной деятельностью не продвинулась вперед ни на йоту, поскольку все силы империи были направлены на преодоление религиозных конфликтов, и в государстве преобладала политика своего рода бездействия, которую со времен тех мрачных дней по сию пору называют византийской. К счастью, появление мусульманской нации в восьмом веке вызвало к жизни культуру, жаждущую знаний, и вскоре научные трактаты греков были переведены на арабский язык. Не только работы Галена и Гиппократа, но также манускрипты Евклида, Птолемея и Аристотеля стали путеводной звездой для арабов, значительная часть последующих медицинских и научных сочинений которых была интерпретацией и развитием греческих учений. Арабские тексты стали вместилищем греческой науки.
Но процесс сопровождался проблемами, которые обычно возникают при переводе трактатов с одного языка на другой и передаче знаний от одного общества к другому.
Первая трудность заключалась в том, что перевод сам по себе сильно искажает передаваемые мысли, даже когда речь идет о гораздо менее разнородных культурах, чем эллинская и мусульманская. Более того, побывав в руках нескольких поколений составителей и биографов, многие из древних сочинений попали в руки переводчиков уже утратившими первоначальный вид. Когда арабский врач трудился над трактатами Галена, он, скорее всего, изучал перевод не оригинала, а его интерпретации кем-то из немногочисленной группы самозваных комментаторов, появившихся в Византии после смерти великого мастера. Среди наиболее плодовитых литературных шакалов были Орибасий в четвертом веке, Флавий Аэций и Александр Тралесский в пятом и шестом веках, соответственно, и особенно Павел Эгинский в седьмом веке. Последний написал семь томов, по большей части, на основе трудов Галена, заложив основы медицины на весь период, в течение которого мусульманские врачи были на пике своей славы. Он был одним из величайших хранителей медицинских знаний, унаследованных от древних греков, и, одновременно, самым известным ревизионистом, несмотря на его достойные одобрения намерения. Канон Павла спустя двести лет после его создания был переведен на арабский язык и стал фундаментом медицины, которую практиковали как мусульманские, так и говорящие на арабском языке еврейские врачи того времени. Среди них Рази, Али Аббас, Альбукасис, Исаак Исраэли, Маймонид и великий Авиценна, чей «Канон врачебной науки» в одиннадцатом веке стал, говоря словами Филдинга Гаррисона, «первоисточником мудрости в Средних веках». О том, что некоторые критики были возмущены его ревизионизмом, свидетельствует замечание, сделанное два с половиной столетия спустя врачом-философом Арнальдо де Виланова, который смотрел на него как на «профессионального писаку, который оболванил европейских медиков неправильным толкованием Галена».