По мере того, как миновали годы этого столетия, искусство врачевания становилось все более зависимым от объективных знаний об органах, тканях и клетках, иными словами, все большее значение приобретал уровень развития науки. В результате врачи, неизбежно фокусируясь на деталях, – явление, называемое историками редукционизмом, – иногда упускали из виду самого пациента, который пришел за исцелением. Лучшие доктора всегда старались охватить перспективу всей жизни пациента, а требования науки делали эту задачу все труднее.
Разумеется, в целостном подходе (или холизме) нет ничего, что делает его несовместимым с научной медициной. И сегодня, в последние годы двадцатого века, когда мы получаем все больше информации о процессах, приводящих к заболеваниям у здоровых людей, мы более полно оцениваем сложность вызывающих недуги факторов. В наши дни мы намного реже, чем раньше, ищем отдельные причины недомогания. Гораздо чаще мы выясняем все до единого из длинного ряда элементов, которые вызывают нарушения здоровья каждого конкретного пациента. Для того чтобы кто-то заболел, несколько отдельных процессов в организме должны развиваться неправильно, при этом набор нарушений, возможно, различен для каждого из нас. Если в ваше и в мое воспаленное горло попал стрептококк, мы имеем разные анамнезы, то есть индивидуальные пути подготовки сцены для микроба и его грязной работы.
Этот новый взгляд на болезнь точно сформулировал В. Джеффри Фессел, врач и дальновидный философ, работающий в области теории медицины:
В большинстве случаев болезнь не является неизбежным следствием одного события, происходящего одномоментно. Как правило, она является вероятностным результатом многих факторов, каждый из которых оказывает негативное влияние на организм в разное время и запускает собственную последовательность биологических реакций. Общая сумма этих событий приводит к существенному дискомфорту для человека, который признается больным…
Хотя конечная, клинически определяемая реакция ткани может быть одинаковой у разных пациентов, что подразумевает наличие конкретной болезни и, в общем смысле, заболевания как самостоятельного субъекта, у каждого человека, похоже, имеется свое отдельное уникальное заболевание в силу вероятности того, что никто другой не имеет такой же комбинации и последовательности предшествующих недугу факторов и их соотношения во времени. В этом смысле каждая болезнь состоит из множества заболеваний; то есть болезней не существует, а есть больные люди.
Под этим утверждением мог бы подписаться как Гиппократ, так и каждый добросовестный доктор, практиковавший когда-либо с момента возникновения медицины. Поэтому Джеффри Фессел, и я, и любой врач, который пытался поставить диагноз, провести плановое лечение и сделать прогноз, все мы являемся преемниками той же традиции – бенефициарами наследия эскулапов, описываемых в следующих главах. По этой причине книгу следует считать автобиографией, которую мог бы написать любой из нас.
Но для начала, как и каждому, кто использует биографическую форму изложения, мне следует попросить читателя отнестись к моей работе со снисхождением и не придираться к моему выбору героев. Есть и другие звезды, сияющие на медицинском небосводе не менее ярко. Безусловно, их истории также могли бы послужить достойным материалом для достижения той цели, ради которой я создавал эту книгу. На самом деле, некоторые из них являются более выдающимися личностями и, возможно, объективно больше заслуживают упоминания, чем те, о ком я написал. Мой выбор пал на этих конкретных представителей медицины потому, что они заинтересовали меня больше остальных; я решил, что они лучше других позволят мне рассказать мою историю.
Возможно, я заслуживаю критики за встречающиеся в моем повествовании анекдоты и красочные эпизоды, которые профессиональные историки, изучавшие жизнь моих героев, не всегда могут посчитать значительными. В свое оправдание приведу слова Маколея: «Идеальный историк… не считает анекдот, какую-либо особенность манеры изложения или поговорку слишком незначительными для выражения своей мысли и иллюстрации действия законов, религии, образования и прогресса человеческого разума. Людей следует не просто описывать, их нужно делать близкими нам». Хотя эти слова вызывают у меня чувство благодарности, и я позволяю себе их цитировать, они не должны в полной мере применяться к несовершенному историку вроде меня (скорее дилетанту, чем профессионалу). Кроме того, мои мотивы не так чисты и, возможно, представляют собой довольно своеобразный взгляд на историографию. Кроме того, одна из моих личных скрытых причин состоит в том, что, честно говоря, я очень любопытный человек и неравнодушен к сплетням. Мне нравится изучать жизни известных врачей, и я пишу о них, чтобы поделиться тем, что мне удалось узнать. Идеальный историк в человеческом облике еще не родился на свет. А до тех пор, пока она или он не появится и не посрамит наши потуги, все мы можем позволить себе рассказывать свои истории.