Должно быть, эти соображения были важны для Везалия, но его исторический образ не следует рассматривать только с точки зрения прагматических побуждений. Медицинскую практику он считал самым священным из искусств. Везалий постоянно думал о практическом применении полученных им данных, и каждая глава Fabrica содержит комментарии с описанием анатомических изменений, вызываемых болезнью. Он рассматривал исследование анатомии как единственный подлинный способ подготовки к карьере практикующего целителя. Это был маршрут, по которому прошли многие светила в процессе развития медицины, особенно это касается девятнадцатого века. «Анатомия» Грея, выдержавший самое большое количество переизданий медицинский учебник, был написан в 1858 году, когда автор готовился осуществить свою мечту и стать хирургом известной лондонской учебной больницы. Как писал еще один выдающийся исследователь-хирург Харви Кушинг:
Со времени публикации Fabrica почти до наших дней неотступное стремление к изучению описательной и топографической анатомии прокладывает широкую дорогу для начинающих хирургическую практику. Но не только выпускники, имеющие склонность к хирургии, ищут места прозекторов у стола для вскрытия. Во многих школах до недавнего времени профессора часто объединяли обе специализации, преподавая и анатомию, и хирургию. То, что Везалий, который в значительной степени способствовал зарождению этой тенденции, был назначен на службу в качестве врача императора вскоре после того, как ему исполнилось всего лишь тридцать лет, свидетельствует о прогрессивном мировоззрении его нанимателя.
Таким образом, величайший анатом своего времени или всех времен оставил свои исследования и поступил на службу к императору. Однако новая работа не удовлетворяла его в той мере, на которую он рассчитывал. Полный кошелек и дорогая одежда, от которой не несет зловонием разлагающейся плоти, не были достаточной компенсацией за потерю исследовательского азарта, наполнявшего его дни в Падуе. Кроме того, Карл V слишком много ел и пил, никогда не прислушиваясь к советам врачей; он страдал астмой, подагрой и разнообразными желудочно-кишечными расстройствами, вызванными безудержным обжорством и невоздержанностью. Не обращая особого внимания на рекомендации своих целителей, он мог принять любую лекарственную смесь, которая случайно попадалась ему на глаза. У каждого из докторов было несколько пациентов. Для Везалия ситуация была особенно сложной, не только в силу очень высокого ранга его пациента, но и потому, что весь смысл его деятельности теперь заключался в том, чтобы сохранить этому невозможному человеку некое подобие хорошего здоровья, – цель, которую, несмотря на внушительный клинический опыт, ему никак не удавалось достигнуть. Везалию было гораздо легче справиться с несколькими сотнями членов суда, которые также были его пациентами, но случай с высочайшим нарушителем предписаний стал для него источником все нарастающего разочарования и безысходности.
Ситуацию не облегчало присутствие медицинского персонала императора, бо́льшую часть которого составляли галенисты, решительно выступавшие против доктрины Fabrica и не скрывающие своего враждебного отношения к Везалию. Согласно условиям его назначения, он был вторым по рангу после пожилого главного врача, но весь его день протекал в атмосфере недовольного брюзжания. Сам Карл относился к своему молодому доктору с теплотой и добротой, несмотря на пренебрежение его рекомендациями, но общая обстановка при дворе не способствовала доверительным отношениям. В целом, переход на новую работу оказался ошибкой, о которой Везалий горько сожалел. Даже сложные хирургические операции, в которых нуждались раненые воины, участвовавшие в многочисленных кампаниях императора, не удовлетворяли интеллектуального голода скромного исследователя, который когда-то ежедневно делал больше открытий, чем иной академик за всю жизнь, при этом чувствуя себя сполна вознагражденным, в отличие от врача избалованных богачей. Падуя, оставшаяся в зияющей пустоте за сожженными мостами, при взгляде издалека казалась все прекраснее и прекраснее. Больше никогда не наступит для Везалия такое же волшебное время, как те прошедшие дни, о которых он вспоминал как о «славном периоде безмятежного труда среди талантливых ученых божественной Италии».