Хулиганский метод, к которому прибегает Р. Гуль для создания «образа» Николая I, мадам Шварц вполне устраивает, и она не считает необходимым возразить против него в своей рецензии, восхваляющей действительно зловещую фигуру Бакунина, высказавшего коммунисту Вейтлингу свою заветную мысль, что «Страсть к разрушению, есть в тоже время творческая страсть».
Но отдельных членов Ордена Русской Интеллигенции «роман» Гуля все же покоробил бесстыжим искажением духовного облика Николая I и, один из них, известный критик Адамович нашел нужным даже робко возразить против «творческих» методов Романа Гуля.
«Николаю I в нашей литературе не повезло, — пишет известный критик Г. Адамович в помещенной в «Русской Мысли» рецензии на «Скиф в Европе».
— Два гиганта, Лев Толстой и Герцен, обрушились на него с такой ненавистью, (у Герцена почти что патологической), и притом с такой силой, что образ его врезался в память, как образ всероссийского жандарма, тупого, самоуверенного и безгранично жестокого. Вряд ли это верно. Я задаю себе этот вопрос, зная как в наши дни легко и легкомысленно оправдывается, даже возвеличивается в русском прошлом все реакционное, и не имею ни малейшего желания по этому пути следовать. Но с Николаем Первым дело не так просто, как иногда кажется, и по всем данным, частично оставшимся недоступными для современников, человек этот был незаурядный, а главное — воодушевленный истинным стремлением к служению России на царском посту…» Повторив затем ряд выдуманных главарями Ордена русской Интеллигенции обвинений против Николая I, о том, что «Несомненно был в нем и солдат, «прапорщик» по Пушкину, и страной он не столько управлял, сколько командовал. Была в нем заносчивость, непомерная гордость, сказывалась и узость кругозора, недостаток общего образования, недостаток «культуры», как выразились бы мы теперь», Георгий Адамович все же делает весьма необычный для русского «прогрессивного» интеллигента вывод: «Но все-таки это был человек, если не великий, то понимавший, чувствовавший сущность и природу государственного величия, человек игравший свою роль не как обреченный, а как судьбой к ней предназначенный, — особенно в конце жизни…» «Беспристрастия, — пишет Г. Адамович, — должен бы дождаться, наконец, и Николай Первый. Не случайно же он оставил по себе у большинства лично его знавших, память как о «настоящем» царе, не случайно произвел он на современников такое впечатление».
Маклаков рассказывает в своих воспоминаниях, как он был поражен, когда студентом впервые прочел Герцена: вырос он в окружении вовсе не исключительно консервативном, но и в этой среде привык слышать о Николае отзывы, не похожие на суждения герценовские. Маклаков не знал кому верить, отцу ли, другим ли знакомым людям прошлого поколения, — или Герцену.
К сожалению большинство современников Маклакова поверило не тем, кто говорил правду о настоящем царе, а поверило Герцену и Льву Толстому заклеймившего Николая I несправедливым прозвищем «Николая Палкина.»
VIII
Ославленный своими политическими врагами бессердечным деспотом Николай I очень часто поступал с ними наоборот слишком мягко, не так сурово, как следовало поступать. О, как много выиграла бы Россия, если Николай поступил с основателями Ордена Русской Интеллигенции А.
Герценом, М. Бакуниным и В. Белинским и другими политическими бесами его времени с той непримиримостью с какой Герцен и другие интеллигенты всегда относились к Николаю I и всем другим врагам революционного движения. «Малейшая поблажка, малейшая пощада, малейшее сострадание, — писал Герцен в книге «С того берега», — приводят к прошлому и составляют невидимые цепи. Больше нет выбора: надо казнить, или миловать и поколебаться в пути. Другого выхода нет».
Герцен так же как и Бакунин, как и В. Белинский призывает к беспощадной расправе со всеми, кто против разрушения существующих форм жизни. Герцен пишет, что необходимо «разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости» «Страсть к разрушению есть в тоже время — творческая страсть» — вопил революционный бесноватый Михаил Бакунин. Если бы Николай I попал бы в руки декабристов или руки Герцена, Бакунина и Белинского они поступили бы с ним «без всякого снисхождения и жалости» так же, как поступили потомки этих «гуманистов» с последним русским царем и его семьей — Николаем II. И считали бы еще в своем бесовском ослеплении, себя не деспотами и тиранами, а возвышенными идеалистами и гуманистами.