Мужик сунул ему бумагу, а сам с ленцой прошелся по рубке и уселся в кресло первого пилота, отвернув его от пульта. Бабай посмотрел на бумагу. Приказ о назначении командира корабля, подписанный лично координатором. Что ж, этого он и ожидал. Пришлют кого-то со стороны, привыкай к нему потом… В приказе было имя – Хайнрих Шварц, и Бабай вспомнил, как процедил тогда Гржельчик: «Эта циничная скотина Шварц»…
– Вопросы есть? – осведомился Шварц.
– Никак нет, – нейтрально ответил Бабаев.
– Вот и прекрасно. А у меня есть. Кто такой? – он впился в него взглядом, будто пальцем ткнул.
– Пилот, – настроения вести пространные беседы с тем, кто пришел на смену Гржельчику, не было. Ясно, что случившееся с капитаном – вот шайтан, теперь уже с бывшим капитаном – не вина Шварца. Он на это место не рвался, кэпа не подставлял, а что скотина – не всем же быть душками. Но все-таки горько…
– Как зовут?
– Фархад.
Бабай не смог по достоинству оценить редкое, почти экзотическое зрелище: Шварц был в шоке. В этом состоянии регулярно оказывались те, кто вступал с ним в контакт, но сам он обычно проявлял завидную психическую устойчивость.
– Не может быть, – убито проговорил Шварц.
Ему казалось, что Фархад должен выглядеть молодым мужчиной. Он не знал достоверно, сколько лет Салиме, но ее сын не может быть дедом. А этот тип, лохматый и бородатый, с золотым зубом, старше самого Хайнриха!
– А у вас еще одного Фархада нет? – с надеждой спросил он.
– У нас тут все – Фархады, – проворчал Бабаев. – Других на службу не берем. Славная традиция «Ийона Тихого».
Хайнрих даже и не знал, что делать – верить или нет. Приказал:
– Зови всех пилотов.
Несколько минут спустя в рубке появились еще двое. Один из них – молодой человек спортивного вида. От сердца отлегло. Но внешность второго снова вызвала недоверие:
– Что, и ты Фархад?
– Фархад Фархадович, – уточнил кряжистый светловолосый мужик с прозрачно-голубыми глазами и руками-лопатами.
– Чтоб мне провалиться! – высказался Хайнрих.
Бабай ухмыльнулся в бороду.
– Вы, герр Шварц, еще нашего японца не видели.
Крутая лестница со ступенями, вырубленными прямо в скале, освещалась слабым масляным светильником. Электричеством в монастыре святого Бенедикта пренебрегали, как и многими другими излишествами цивилизации. Прямо рай для мересанцев, усмехнулся про себя Джеронимо Натта, приподнимая полы мантии, чтобы не спотыкаться. Но усмешка быстро сошла с лица. Можно смеяться над синекожими язычниками, сколько угодно, однако они, с их повышенной чувствительностью к электрическим токам, чувствуют все правильно. Земляне привыкли не замечать электромагнитного шума городов, их души надежно изолированы. Вот только когда изоляция сорвана, когда с обнаженной душой идет тонкая, кропотливая хирургическая работа, любой посторонний импульс может стать роковым.
– Как он? – коротко спросил Джеронимо.
Аббат Франциск ответил не сразу. Похвастаться было нечем, и старый настоятель тщательно подбирал слова.
– Плохо, – признался он неохотно. – Демон не отпускает его.
– Усильте воздействие, – посоветовал Джеронимо. – Подключите еще монахов. Эту душу мы обязаны спасти во что бы то ни стало.
– Но мы не можем увеличивать интенсивность, ваше высокопреосвященство, – настоятель тяжко вздохнул. – Мы вынуждены дозировать воздействие, чтобы не убить его. Вы ведь сами велели позаботиться о его жизни.
Кардинал скрипнул зубами.
– Если вы отмените ваше распоряжение, ваше высокопреосвященство, мы сломим демона за пару суток, и чистая душа отправится прямой дорогой к Богу.
Джеронимо покивал сам себе. То-то и оно. Спохватившись, что аббат неверно поймет его жест, тут же покачал головой.
– Нет, действуйте аккуратно. Если есть хоть малейшая возможность сохранить ему жизнь, так и сделайте.
Аббат Франциск согласно наклонил голову.
– Я повинуюсь, ваше высокопреосвященство. Этот человек заслужил право на жизнь. Но борьба, в которой нам приходится себя ограничивать, продлится еще не одну неделю. Мы не можем не давать ему передышек, во время которых недремлющий враг вновь сплетает разорванные сети. Я опасаюсь, что он не выдержит терзаний, которым несть конца. Сломается. И я начинаю сомневаться, правильно ли мы поступаем.
– А вы не сомневайтесь, аббат, – твердо и строго сказал кардинал. – Укрепите свою веру. Вера изгоняет сомнение.
Может, Гржельчик и сломается, глупо зарекаться. Но Джеронимо верил.
– Как он себя чувствует? – поинтересовался он.