Он пил в одиночестве, не было у него здесь компании. Только белый кот, словно услышав тихо произнесенное имя, просочился в каюту, улегся в ногах и смотрел, будто понимал. Хайнрих налил ему в блюдечко, но кот, конечно, не стал пить виски. Он же не человек, в самом деле. Хайнрих не верил, что в него вселилась душа Мрланка. Не потому, что отрицал переселение душ – вера его была весьма пластична, да и о шитанн нельзя судить по христианским канонам. Просто, поглядев в глаза коту, не увидел за ними того, в чем мог бы узнать Мрланка. В вертикальных зрачках светился ум, юный и жадный, но абсолютно чужой, специфически кошачий.
Он и не думал, что родится заново. Что увидит свет, почувствует вкус реттихи, обнимет женщину. Все это было, но в прошлой жизни. А теперь – словно в первый раз. Тонкое тело в руках, сладкое дыхание на щеке, ладони, нежно скользящие по коже. Он наслаждался каждым мигом.
– Айцтрана, я люблю тебя, – он уткнулся лицом ей в грудь, как ребенок, тая от ее запаха. – Ты даже не представляешь, как.
Она провела восхитительными пальчиками по его плечам, шее, голому затылку.
– Никогда, никогда больше не смей умирать! – прошептала она. – Обещаешь?
– Обещаю, – легко согласился он.
Она тихо засмеялась.
– Мрланк, ты трепло.
– Ага, – он готов был соглашаться со всем, что она говорит.
– Возьми меня. Так, как ты любишь.
– Тебе же так не нравится, – напомнил он. – Ты сама говорила.
– Мало ли что я говорила, – промурлыкала она и приглашающе откинулась на спину. – Давай, представь, что я кетреййи.
Он хмыкнул.
– Ты слишком умная, – но упрашивать себя не заставил, вошел резким движением. – И обалденно красивая, – вселенская несправедливость в том, что кетреййи всегда кажутся шитанн более красивыми, и наоборот, но сейчас он даже не врал, его восхищало все вокруг. Вкус жизни не сравним ни с чем.
Острый клык Айцтраны вонзился в вену – редкое, почти позабытое ощущение. Эйзза потом увидит отметину, будет хихикать и подмигивать, и наивно радоваться за него – вот оно, неоспоримое свидетельство жениной любви. Айцтрана застонала, отпустила его горло, и он в свою очередь впился в тонкую шею, страстный поцелуй плавно перешел в укус. Кровь шитанн горька, но ее пьют не для силы, а от безумного желания поймать губами жизненную влагу любимого человека, принять знак высочайшего доверия между супругами.
Он оторвался от пульсирующей жилки и торопливо забормотал противозачаточную мантру, удерживающую семя.
– Мрланк, заткнись, – ладошка жены порывисто и бережно прижалась к его губам. – Я хочу дочку. Маленькую, хорошенькую. Буду ее баловать и наряжать…
Он фыркнул и расслабился.
Об окончании ремонта и готовности корабля к старту Хайнрих немедленно доложил координатору, ожидая подтверждения приказа выдвигаться к Нлакису.
– Заскочи ко мне, поужинаем, – сказала она совсем не о том.
Он чуть не подавился.
– Вот так прямо взять и заскочить? Где я и где Нью-Йорк?
– Прислать за тобой самолет?
Он подавился-таки.
– Салима, зачем вводить себя в такие расходы? Если ты серьезно, я доберусь рейсовым.
– Как мило с твоей стороны пытаться сэкономить деньги налогоплательщиков, – проворковала она. – Между прочим, каждый вылет твоего «Песца» обходится на порядок дороже. Сказать, сколько миллионов сожрет прокол «Ийона Тихого» к Нлакису, или лучше не портить настроение? – она сделала паузу, но он промолчал. – Так я пришлю самолет, раз ты не против.
Это была какая-то нереальная сказка – из той самой серии, про принцесс. За ним приехал электромобиль. Шофер в костюме-тройке являл собой воплощение деликатности. Открывал-закрывал дверцы перед пассажиром, обращался безукоризненно вежливо, с расспросами и душевными разговорами не приставал. Машина, лишь на пару секунд притормозив у КПП, выехала на аэродромное поле и повезла его прямо к трапу. Никакой проверки документов, никаких досмотров. У самолета с голубой эмблемой ООН на борту его встречали миленькая стюардесса и один из пилотов, всем своим видом показывая, что до смерти ему рады. Оба знали, как его зовут.
– Когда вылетаем? – спросил он у пилота, скосив взгляд на часы.
– Как только вы будете готовы к старту, герр Шварц, – невозмутимо ответствовал летчик. – По нашему запросу полосу и воздушный коридор освободят в любой момент.
Он был единственным пассажиром этого самолета, и весь просторный салон – к его услугам. Роскошный диван с мягким пледом и подушками (для комплекта можно было взять и стюардессу, но он благоразумно отказался), огромный выбор напитков в баре, голопроектор с сотнями фильмов, доступ к интернету. Не возбранялось заходить в кабину и давать летчикам идиотские советы, которые они выслушивали с почтением (он проверил). Все относились к нему с таким пиететом, что их даже не хотелось доставать. Он мирно посмотрел симелинский фильм про любовь, потягивая виски. Фильм оказался совершенно ужасным: ни одной интимной сцены, влюбленные не целовались и вообще вели себя так, будто собираются заключить договор о совместном владении имуществом, и ничего более их не интересует. Хайнрих зарекся впредь смотреть симелинские фильмы. То ли дело райские! Среди фильмов, скинутых ему Мрланком, был один серьезный, исторический, про борьбу за главенство в каком-то длинноволосом клане – там и то раз пять по ходу дела занимались любовью, причем без всяких там черных квадратиков или затуманивающих взор занавесочек.