— Вы считаете, что с вами все в порядке? — доктор пронзил его взглядом. — Вы больны или нет, как, по-вашему?
— Нет! То есть, да. Но это же никому не вредит! — он беспомощно оглянулся на мать. Та предательски не вмешивалась. Сейчас он не любил ее.
— Вы боитесь людей или не любите их? — взгляд стал еще более пристальным.
— Скорее, не люблю, — задумчиво ответил он, не обратив внимания, что вопрос уже второй по счету. — Иногда даже ненавижу. Особенно, когда они приходят к нам домой и вмешиваются в нашу с мамой жизнь. Почтальон, коммивояжеры, разносчица молока, в пригороде от людей вообще покоя нет! Хорошо еще, соседи не шастают, наверное, Барка боятся.
— А меня вы тоже ненавидите? — доктор спокойно склонил голову, всем видом показывая, что не обидится, каким бы ни был ответ.
— Конечно, — он удивленно поднял брови. — Вы пошли дальше всех: посмели войти в мою комнату! Сюда никому нельзя, кроме мамы, и то…, - он обернулся на раскрасневшуюся в смятении женщину, — только раз в неделю, прибрать и поменять постель.
— Но вы мне ничего не сделаете? — доктор изобразил испуг.
— Вы же сейчас уйдете?
— Разумеется. Я уже осмотрел вас.
— Тогда можете быть спокойны. Идите себе.
— До свидания.
— Прощайте.
А потом он припал ухом к двери и стал напряженно вслушиваться. Он пропустил визгливое материно:
— Доктор, что с ним все-таки?!
И застыл, расслышав ответ:
— Прогрессирующая социопатия. Пока он не опасен, и для него самого нет никакой… — звук стал тише, а последнее слово и вовсе потонуло в шарканье шагов. Голоса пропали.
========== Часть 2 ==========
2.
Он сам открыл ей дверь, потому что уже совсем стемнело. На площадке свет не горел, и в руках матери фонаря не было. Неужели она шла ощупью?
— Почему ты не приходила, когда я звал? — он набычился и засопел. — Все никак музыку свою наслушаться не можешь?!
— Ты звал?! — ахнула она, отступая на мягкую дорожку, застилающую лестницу. — Я не слышала. Наверное, музыка и вправду играла очень громко.
— Не пытайся меня обмануть! У нас кто-то был?! — он схватился за ручку двери и качнул ее. — Поэтому ты и глушила меня музыкой! Кто у нас был?!
— Никого. То есть, на порог я никого не пускала, но приходил продавец пылесосов. Мне нужен пылесос, но у него не оказалось подходящего, все или очень дорогие или китайское барахло. Я не купила, — испуганно предупредила она его вопрос, — нет-нет, не купила!
— И это с ним ты так долго разговаривала?
— Ну, ты же знаешь, какие они прилипчивые? Я сразу дверь за ним закрыла, как только до него дошло, что я ничего покупать не стану. И он ушел.
— Ладно, иди.
— Митенька, я тебе блинчиков напекла, — она протянула ему тарелку, накрытую салфеткой. Вид у нее был, как у побитой собаки. Он терпеть не мог подобные сравнения, но когда он смотрел на нее, ничего больше в голову не приходило. Взяв тарелку, он запер двери изнутри. Хватит на сегодня общения.
По телевизору шло какое-то ток-шоу; шум стоял такой, что пришлось убавить звук почти до минимума. Везде люди! Какой бы канал он не выбрал, везде были люди. Они что-то говорили, кого-то из себя изображали. Они умирали, любили, ссорились.
В детстве, он, конечно, смутно помнил это розовое времечко, ему тоже постоянно встречались люди, докучая глупыми вопросами типа, «хочешь кушать?» или «а как зовут этого карапузика?» И он стал избегать их. Доктор интересовался, любит ли он гулять. Конечно! Но не теперь. На Земле, похоже, не осталось мест, где не водились бы эти любопытные, душные создания, спорящие, совокупляющиеся, дурнопахнущие. Он, может быть, и прогулялся бы, вдохнул бы ветер полной грудью, но, кто знает, вдруг в самый неподходящий момент откуда-нибудь из-за угла или куста вылезет ухмыляющееся существо и попросит закурить. Нет-нет, нельзя допускать подобных сцен, иначе его рассудку грозит распад.
Теперь о главном. Доктор не мог не заметить, что он не переносит дневной свет, но почему-то ничего не спросил по этому поводу. Может, при его заболевании это обычное явление? А что мать? Она-то должна знать, почему он сразу падает в обморок, стоит только лучу солнца коснуться его кожи. Какие-то объяснения она его реакции нашла, иначе не заставляла бы его часами втирать в кожу крема с защитой от ультрафиолета, но…они же не помогают! Или помогают? У него не было возможности проверить их эффективность: уже девять лет он не выходит из своей спальни, уже девять лет он не видел света!
Он переключил канал. Сериал о любви. Надо же! Неужели у людей возникают такие желания?! И как можно, находясь в здравом рассудке, подпускать к себе другого, позволять ему трогать себя, прижимать, да еще обслюнявливать!