— Чего именно ты боишься? — негромко спросил он ее. — Того, что Димка мог видеть картину ареста Олега или труп Юли?
— Не знаю. Скорее всего, не того, что именно видел: он у меня по телику чего только не насмотрелся. Не знаю, Толя, мне просто страшно, как будто вокруг что-то происходит, а я не в курсе.
— Конечно, происходит! У тебя соседку убили!
— Да-да, но я не это имела в виду. Что-то происходит с Димкой. Он тихий. Меня не контролирует почти, не орет, не злится. Сидит, как сыч, в своей комнате, и все. Что с ним, Толя?!
— А ведь ты права, — в голосе его появилась напряженность, — какое-то событие вызвало эти перемены, существенные, даже на взгляд не специалиста. Или он что-то увидел, и пока не может дать увиденному здравую оценку, поэтому пережидает, или он узнал о нас…
— Боже ты мой! Только не это! Это значило бы, что он вынашивает какой-то план, и до поры решил не выдавать себя.
— Попробуй поговорить с ним. Ни о чем. Не спрашивай его о здоровье, не лезь в душу. Зайди на пятнадцать минут, которые тебе официально разрешены, принеси тортик, салатик, еще чушь какую-нибудь, и просто поговори. Если он начнет злиться, понаблюдай, что именно вызвало злость. Проверь себя, заговорив снова на эту же тему… Нам нужен ключ к его поведению, понимаешь?
Она кивнула, сжимаю трубку мобильника, рискуя его сломать:
— Да, Толя, понимаю.
— Умница. Мы увидимся во вторник? — голос его обрел легкость, потеплел, чем вселил в нее уверенность.
— Конечно, — она улыбнулась. — Я приеду к часу.
— Отлично. Пообедаем вместе, а потом — на озеро, пока погода совсем не испортилась, да?
— Да. Спасибо, что выслушал.
— Нашла, за что благодарить! К тому же, кто кроме тебя будет бить тревогу, если вдруг с Димкой, не дай Бог, что-нибудь случится? Обычно вот такие, мелкие, на первый взгляд, незначительные, сомнения и помогают распознать серьезные изменения. Не расслабляйтесь, коллега! Ну, все, целую, пока! — торопливо попрощался он, и Галина огорченно различила чей-то возмущенный голос, делающий замечание ее любимому доктору.
По пути домой она заехала в супермаркет за сахаром; приближалось время сбора яблок, а Димка так любит порожки и повидло.
Выгружая десятикилограммовую сумку из багажника, Галина поначалу и не заметила поджидавших ее гостей. Но когда вежливый голос окликнул ее, по телу пробежала дрожь изумления пополам с ужасом. Милиция! Боже! У нее дома!
Рука ныла под тяжестью сумки, ключи, оброненные, валялись в мокрой траве. Сердце колотилось, отдаваясь болью где-то под лопаткой.
— Что вам угодно? — со злой иронией откликнулась она, совершенно не представляя, как надлежит общаться с представителями власти. На всякий случай она решила не останавливаться, и прошла сразу к запертой калитке. Барк — здоровенный «кавказец», заходился от лая.
— Нам нужно задать вам несколько вопросов, — мужчина стал приближаться к ней, показывая раскрытое удостоверение, — моя фамилия Сафонов, я веду дело об убийстве вашей соседки Юлии Маковской, вы что-нибудь слышали сегодня ночью?
Галина поставила сумку, нашла в траве ключи и подняла на капитана Сафонова невинный, чуть заинтересованный взгляд. От всего ее облика веяло спокойствием и легким безразличием. Такая разительная перемена произошла с ней за те несколько минут, что потратил капитан на представление. Ей вполне хватило этого времени, чтобы сообразить одну простую вещь: замкнись она, и милиция вломится к ней в дом, а там — Димка! Никто не станет церемониться с больным мальчиком. Зайдут, натопчут, накурят, а ей потом отпаивать сына лекарством и бояться оставить дома одного.
— Значит, это Юлю увезли сегодня утром? — тихо спросила она и нахмурилась.
— Именно так. Вы слышали что-нибудь? — повторил свой вопрос Сафонов.
— Ночью было тихо. Да, погода, как с цепи сорвалась, но ни криков, ни выстрелов я не слышала. Я спала крепко и вроде не просыпалась, — Галина поежилась от холода.
— С вами живет кто-нибудь еще? — черт, вот она — скользкая тема. Стоит только упомянуть о юноше лет четырнадцати, и начнутся ненужные вопросы. Однако молчать о сыне тоже нельзя, обязательно кто-нибудь из соседей проболтается, и все то благоприятное, как ей кажется, впечатление, что произвела она сейчас, рассыплется песочным печеньем.
— Да. У меня есть сын. Он очень болен, и не выходит из дому, — она тяжело вздохнула, даже притворяться не пришлось.