Сознание мутилось, и она так и не успела ощутить боли от постороннего предмета, торчащего из ее живота, прямо посреди красного атласа брюк с высокой талией. А вот адскую боль в раздираемой чем-то шее, она почувствовала, и, наконец, родился крик.
Димка рвал ее шею зубами, выдирая куски плоти; тут же их выплевывал, и снова впивался в жирную массу. Кровь хлестала из порванной артерии, но его это не волновало. Темнота в глазах не проходила, удовлетворение не наступало; ему было мало ее боли, мало крови, мало крика…
Шли часы. Полумертвая от ужаса и боли, Галина, борясь с удушающей тошнотой, ползла к лестнице. Там внизу, куда гнали ее остатки здравого смысла, совершалось немыслимое нечто, стать свидетелем которого ей неминуемо предстояло, если она поторопится. Она знала одно — спасти Илигу ей не удастся. Она сделала ошибку. Вторую по счету. Первая была — родить сына!
Когда робкие, словно извиняющиеся перед людьми за ночное безобразие, лучи солнца проникли в холл, они осветили ужасающую картину, до описания которой, впрочем, додумались все любимые Димкой писатели. Галина тупо смотрела на кровь, залившую все вокруг, и труп женщины, бесформенно завалившийся набок. Сын лежал в проеме двери, ведущей на кухню, и тихо стонал. Входная дверь сотрясалась от ударов ногами: Яша вернулся за своей певицей…
Сидя на полу, Галина не желала шевелиться и думать. Пусть Яша выбьет дверь, пусть приедет милиция; сама она уже умерла…
Яша вынес дверь с третьей попытки, несмотря на отчаянные протесты визжащего на цепи Барка. От увиденного он оцепенел. Вытаращив глаза и схватившись за сердце, он пятнадцать минут пытался вдохнуть в себя воздух, и каждое движение грудью причиняло ему невероятные страдания. Это к физическому недомоганию, прибавилась душевная мука. Когда он, наконец, пришел в себя, взгляд его различил и следы крови на мебели, стенах, картинах, и лежащую хозяйку дома, полумертвую от шока. Бросившись к ней, чуть не упав, поскользнувшись на крови, он крикнул:
— Что это? Как это? Как это понимать?! — бледность залила его лицо, но, к счастью, он уже пытался соображать.
— Толя! — закричала вдруг Галина и схватилась за щеки, выворачивая нежную кожу пальцами, — Толе позвоните!
— Сейчас! — выдохнул Яша и вскочил, оглядываясь в поисках телефона. Он не скоро добился от обезумевшей женщины, где взять номер этого пресловутого Толи. Наконец, ему повезло: в сумке, висевшей на крючке у двери, обнаружился сотовый, а в нем, в списке номеров, и нужный.
Анатолий примчался через полчаса. Он вошел в дом, стараясь ничего не трогать, но, как только он увидел состояние Галины, начисто забыл про всякую осторожность.
— Маленький! — ласково обратился он к ней, присаживаясь рядом. — Ты слышишь меня, Галя?
— Она уже больше двух часов так сидит, — негромко произнес подошедший Яша, деликатно отводя глаза. — Это кошмар какой-то.
— Тише, — Анатолий нахмурился, — скажите, вы «скорую» вызвали?
— Кому?! — ахнул водитель покойной «звезды». — Вы посмотрите, сколько кровищи, бык не выживет!
— С мадам все ясно, — терпеливо шепнул Анатолий, — с Галиной я сам разберусь, а с Димкой как быть?! Как, по-вашему?! — их глаза, тревожные, испуганные, наконец, встретились, и оба мужчины разом стали спокойнее, ощутив поддержку друг друга.
— Я позвоню. Сейчас же, — Яша твердо положил руку Анатолию на плечо, и, взяв телефон, стал набирать номер. — Скажите, может, психиатрическую вызвать? — отвлекся он на мгновение.
— Нет. Я сам психиатр, но здесь исключительное дело. Убийство, тем более. Постойте! — он поднял руку, — звоните сначала в милицию, а то нас тут всех, не дай Бог, посадят к чертовой матери!
Он снова повернулся к Галине, взгляд которой чуть прояснился, став более осмысленным. Молча, боясь спугнуть хрупкое улучшение, он поднял ее на руки и понес в кресло, стоящее у высокого окна, полностью залитое солнцем. Отсюда не был виден диван с растерзанной Илигой, а так же и Димка, негромко постанывающий на полу. Но не успел он усадить Галину, как неведомая сила подбросила ее и понесла в сторону кухни.
— Галя, стой! — заорал Анатолий, но она уже бежала с исказившимся от ярости лицом прямо к Димке, скользя на лужах крови.
Яша, выронив трубку, с удвоенным ужасом наблюдал за ней. Схватив сына за плечи, она поволокла его к входной двери, скуля и ловя ртом воздух:
— Только так! Больше нет способа! Сволочь ты проклятущая! Не мешайте мне, он должен, должен…
— Что ты делаешь?! — отмерев, словно в игре, Анатолий кинулся к ней, но упал, поскользнувшись, больно ударившись бедром о паркет. Яша, дернулся, было, но поздно. Перетащив сына через порог, она, что есть силы, швырнула его на заваленную, сверкающим на солнце снегом, дорожку. Барк задыхался от лая, а она стояла и смотрела, как поднимается сын на колени, как безуспешно пытается защитить лицо от лучей, пробирающихся в каждый закоулок его нетронутого ультрафиолетом, тела…