Когда въехали в лес, Федор почувствовал запах навоза. На заднем сидении что-то чернело и тяжело дышало.
— Что это такое, Карл?
— Овца, господин майор.
— Что-о-о?
— Овца. Комендант сказал, что вы знаете.
— Вот идиот! — но тут же рассмеялся: — Что же мы будем делать с нею, Карл?
— Придется зарезать, господин майор. Она ягненая.
— Этого еще не хватало!
Если бы в пути комендантский контроль обнаружил овцу, да еще ягненую, без соответствующих документов — это грозило отдачей под суд по тому же приказу Жукова. «Попадешь на дурака — ну, и пропал. Надо выбросить».
— Останови, Карл. — Шофер затормозил.
Федор вышел. По обеим сторонам дороги, уходя кронами во тьму ночи, стояли сосны. Федора слегка лихорадило. «Куда же ее, проклятую? Жалко, — ведь, замерзнет». И Федор снова сел в машину, решив оставить овцу в ближайшей деревне, о чем и сказал шоферу. Карл, недоумевая, покосился на хозяина.
— Зачем выбрасывать, господин майор, ведь в ней центнер мяса.
— За этот центнер меня могут расстрелять.
— За подарок коменданта? Вы можете указать, откуда он у вас.
— Тогда попадет коменданту, Карл.
— А кроме того, господин майор, уже ночь и до Берлина по этой дороге никаких постов. В Берлине нас все знают.
«Пожалуй, Карл прав», — подумал Федор и решил положиться на судьбу.
В лесу снегу было больше, автомобиль ехал со скоростью в сорок-пятьдесят километров.
Одна канистра с бензином протекала, и в автомобиле стоял удушливый бензиновый запах. То ли от этого, то ли от своего состояния, овца явно задыхалась. Пришлось опустить заднее окно. Свежий морозный воздух овцу успокоил.
Федор поднял воротник пальто и стал дремать. Проснулся он, когда проезжали Торгау — большие темные казармы, красная освещенная комендатура, зимние ночные улицы, площадь с неизменной ратушей и фонтаном, снова улицы и снова темнота зимней ночи. Несколько раз впереди, в свете фар, пробегали зайцы, один раз метнулся рыжий язык лисицы, а когда въехали в лес, метрах в пятидесяти, справа от дороги, увидели козулю; животное, повернув голову, смотрело на огни приближающегося автомобиля; потом медленно, будто нехотя, вскинув задом, козуля сошла в придорожную канаву и скрылась в кустах.
Федор мысленно увидел свой маленький автомобиль, одиноко бегущий среди огромного ночного леса. Будь это в России — давно обстреляли бы или остановили бревном через дорогу. «Странный народ — немцы. Ни одного случая возмущения, хотя в оскорблениях от таких вот комендантов недостатка нет. Ни одного террористического акта, ни одной диверсии, а ведь они Германию любят не меньше, чем мы Россию… И солдаты хорошие… Всегда казалось, что нацистская молодежь воспитана в духе очень боевом и патриотическом… Ведь какими молодцами ходили в психические атаки. Неужели все — пресловутое немецкое уважение к порядку: раз приказ о капитуляции подписан, значит надо терпеть и, пока не будет правительства и новых приказов, так и будут терпеть».
Потом вспомнил о недавнем убийстве двух демонтажников и шофера где-то недалеко от Лейпцига. Так же ночью в лесу их автомобиль остановил патруль — офицер с красной повязкой и солдат с флажком. Ехавшие не придали значения, что «КП» выбрал себе место в лесу. При проверке документов офицер в упор застрелил из пистолета сидящих в автомобиле. Трупы выбросили в снег, забрали деньги, личные документы и скрылись на автомобиле. Убитых обнаружили, а месяц спустя в Дрездене был задержан «подполковник», документы которого имели фамилию убитого демонтажника. При задержании «подполковник» пытался бежать, застрелил одного солдата, но другой солдат патруля убил его из автомата.
Федор знал, что по всей советской зоне оперировали банды дезертировавших из частей солдат и офицеров. «Война нравственность не улучшает… Не хотят ехать на родину, не хотят возвращаться в бедность, нищету, беспросветный труд для каких-то чужих — все-таки чужих, что бы ни говорили, — интересов».
Вспомнил слова отца Василия «люди хотят жить»… «Можно ли огулом осуждать этих озверевших от войны людей — они хотят жить и вот остаются здесь. Затравленные облавами, не смеющие перейти границу на Запад, — там их вещают союзники, — они, чтобы существовать, превращаются в грабителей».
От этих мыслей ночь стала черней, дорога глуше. Федор вынул пистолет, снял предохранитель, положил па колени. Заметив это, Карл сосредоточился и стал вглядываться вперед. Овца сзади временами тяжело издыхала.
Далеко в ночи сквозь стволы деревьев замелькали огоньки.