— Хех… — Короткий смешок Мишель был совершенно нормальным — не хриплым и не сдавленным. Она улыбнулась краешком рта и кивнула. — Наверное, даже я не знала Энн настолько, чтобы сказать — прав ты или нет. И сейчас поздно гадать. Оставим… Энн решать самой. Да и плакать о ней всё равно не выходит. Знаешь, я вдруг поняла, что вообще никогда раньше не плакала — и сейчас не смогла, даже когда захотела. Так что… — Она вдруг повернулась к Маркусу, взяла его ладони в свои, заглянула немцу в лицо. — Но себя-то я знаю хорошо. И я уверена, что ошиблась. Может тогда, может раньше. Поддалась упрямству — ты же знаешь, что я упрямая. Ведь помнишь наш разговор в отеле? Я выбрала и упёрлась. Решила до конца верить себе. Я добилась многого на этом пути, и, пожалуй, больше смелости нужно не чтобы идти дальше, а чтобы бросить всё и начать сначала.
Девушка неожиданно сняла очки и положила их на тумбочку. Прижавшись плечом к плечу Штреллера, тихо сказала:
— Когда всё закончится, я уволюсь со службы. Поищу другой путь. Наверное, и правда попробую работать с детьми… И научусь не требовать от людей слишком многого. Но одиночкой мне уже не стать. Нужен будет кто-то рядом… Как была Энн. Даже сейчас мне просто страшно находиться в комнате одной… И знать, что никто не придёт. — Канадка запнулась. — Маркус, ты… можешь остаться сегодня на ночь? Со мной?
— Если ты правда этого хочешь. — Штреллер крепко обнял девушку, будто пытаясь защитить её, наверно от неё самой. — Ты никогда не будешь одна.
— Спасибо… — Прошептала Мишель, обнимая его в ответ. Когда их губы соприкоснулись, Маркусу показалось, что он целует Мишель впервые…
В комнате было темно, её освещал лишь ночник в виде хоккеиста, стоящий на тумбочке, и Штреллер не знал, сколько времени осталось до побудки. Можно было найти на полу свои часы или дотянуться до будильника, чтобы лучше рассмотреть скрытый тенью циферблат, однако немец не решался этого сделать — ведь Мишель спала рядом, положив голову ему на плечо, прильнув всем телом. Маркус чувствовал её тёплое дыхание, прикосновения её нежной кожи, за время службы загрубевшей лишь на ладонях, ощущал запах её чистых волос — до его визита девушка всё же успела сходить в душ. Вместе им было спокойно и уютно, и он боялся неосторожным движением разрушить эту иллюзию, помня, что осталось за дверью их тёплого гнёздышка. Отгоняя мысли о промозглых бетонных коридорах, иссечённых осколками, испещрённых выбоинами от пуль и попаданий плазмы, Штреллер легонько погладил Мишель по боку, потом по животу, и с горьким весельем подумал, что канадка его обманула — тогда, когда обещала, что будет кричать… Как вдруг прикосновение влаги заставило его вздрогнуть. Словно капелька летнего дождя упала на плечо. Чуть наклонив голову, Штреллер увидел, что Мишель… плачет во сне. Слезы текли ручьём, а сама девушка улыбалась. И слёзы эти, без сомнений, были слезами счастья. Кто знает, что она видела в грёзах? Отчего-то Маркус был уверен, что снится ей отнюдь не он, и тем страшнее было думать о том, что ощутит Мишель, проснувшись…
Было ещё довольно рано, но фельдшер Возняк успел обойти всех пострадавших и вернуться в лазарет, к своим основным пациентам. Однако стоило ему усесться на привычное своё место у стены, откуда все три койки с тяжелоранеными были хорошо видны, как кто-то отдёрнул занавесь, подвешенную в дверном проёме вместо выбитой створки.
— Кто там ещё? — Недовольно пробурчал поляк, поднимая взгляд от старой, пожелтевшей газеты. Выронив её, вскочил и вытянулся. — Простите, госпожа капитан.
Голос он при этом всё же не повысил, и вошедшая Мишель Хенриксен тоже ответила полушёпотом:
— Да что вы, сядьте… Я просто проведать. Смотрите, на мне даже рубашка гражданская.
Белая шёлковая блузка в самом деле странновато смотрелась с форменной тёмно-оливковой юбкой канадки, однако Константин не стал комментировать внешний вид офицера — просто молча кивнул и опустился обратно на сиденье.
— Как они? — Поинтересовалась Хенриксен, вставая рядом с ним и кладя руку на спинку стула.
— Лёгких мы отослали в казармы, здесь только тяжёлые. Сейчас все спят после завтрака, под медикаментами. — Всё также тихо сказал фельдшер. — Более-менее неплохо. У рядового ранение в грудь обработали как следует, будет заживать. Придёт в порядок. У лаборанта из биологического тоже всё будет хорошо… — Он запнулся.
— А Доминика? — Спросила Мишель, глядя на укрытую одеялом польку. Без массивных круглых очков, наполовину закрытое кислородной маской, лицо её было бледным и даже во сне не казалось умиротворённым — светлые брови были сдвинуты, по лбу пролегла морщинка.
— Хирург из спасательной команды извлёк у неё из груди два мелких осколка, и из живота — один побольше. — Вздохнул медик. — Зашил большую рваную рану на правом боку и разрез на щеке. Я обработал ожоги, зафиксировал сломанные рёбра и треснувшие кости руки…
— А что с ногой? — Снайпер выглядела всерьёз озабоченной, хотя с майором они общались не так уж и много.
— Сложная комбинированная травма. — Возняк поморщился, как будто сам испытал боль. — Глубокий ожог, разрывы мышц, сложные переломы… Кое-как собрали по кусочкам. Хирург обещал только, что нога будет сгибаться в колене. А вот в голеностопном суставе — едва ли… Если вообще не придётся ампутировать стопу — но это, к счастью, маловероятно. Сейчас — только лежать и выздоравливать. Потому-то я и не спешу приводить её в сознание. — Уныло добавил он. — Она же не улежит… Особенно если узнает, что кроме меня раненых лечить некому…
— Вы молодец, Константин. — Мягко улыбнувшись, Мишель переложила ладонь ему на плечо. — Правда. Если бы не вы, нам бы всем пришлось туго.
Пару дней назад от такого внимания со стороны одной из самых славных девушек на базе поляк бы покраснел. Сейчас он лишь грустно качнул головой:
— Я не делаю больше, чем должен, так что и хвалить не за что. Я всего лишь младший медсотрудник. Это вам спасибо — за то, что держитесь и этим нам помогаете.
Хенриксен постояла минуту, потом почти прошептала:
— Можно я здесь останусь до обеда?
— Конечно. — Возняк указал на столик в дальнем углу. — Там электрочайник, заварка и пара печений. Можете взять.
— Да нет, спасибо. Я просто посижу…
— …Плохо подготовленная, торопливая атака на ранней стадии проекта указывает, что противник всерьёз обеспокоен нашей деятельностью и полагает её реальной угрозой. — Закончил Куратор.
— Это была всего лишь разведка. — Проскрипел высокий голос третьего слева компьютера. — Они соберутся с силами, проанализируют информацию и ударят вновь.
— Из этого следует, что мы должны ударить первыми. — Пожал плечами Куратор. — И мы вполне успеваем. Наши сроки развёртывания опережают противника — то, о чём я говорил в самом начале.
— Всё пока идёт по плану, так что не будет ударяться в пустые дискуссии. — Пробасил центральный компьютер. — Поговорим о более насущном. В ходе проверки записей камер слежения базы «X-UNIT» в день инцидента было выявлено, что некоторые записи повреждены неизвестным способом. Вот частично восстановленные кадры.