Юноша прикоснулся к холодному металлу. С тех пор как Эдуард покинул пустынное святилище и вернулся в улус, он постоянно ощущал их близость. Иногда чувство, что за спиной кто-то стоит, было так сильно, что он хотел обернуться, но вместе с тем страшился того, что может увидеть. Иногда украдкой, иногда неистово и напористо, они стучались в его разум, как неожиданные ночные гости. Неведомые. Незнакомые. Опасные. Не о них ли предупреждал дух отца? Теперь, когда он знал правду, не стоило ли ему остерегаться их?
– Ждёшь, когда они заговорят?
Голос К'Халима прервал его мысли. Конечно, пустынник пошутил, имея в виду доспехи, но по спине Эдуарда всё равно пробежал неприятный холодок.
– Я сделал то, о чём ты просил, – продолжил К’Халим. – Ты уверен, что они придут?
Пустынник больше не называл его дахилом. Кроме того, он неожиданно заверил юношу, что отныне будет помогать ему во всех его начинаниях.
– Они придут, – Эдуард обратился к очагу, снимая с него закопчённый котелок, – если у них ещё сохранилась хоть какая-то честь.
Ярви в юрте не было. С тех пор как Эдуард разнял их в пустыне, вор стал мрачен и неразговорчив. На все вопросы он отвечал уклончиво, уверяя, что понятия не имеет, за что К'Халим на него взъелся. Пустынник, в свою очередь, вовсе не хотел это обсуждать. Правда, по просьбе Эдуарда всё же пообещал больше не задирать Ярви, в то же время призывая к осторожности. По его словам, вор не заслуживал доверия.
– Постой, К'Халим, – остановил Эдуард кочевника, когда тот уже собрался удалиться. – Присядь, раздели со мной чашку чаю. Я хочу немного поговорить с тобой.
Эдуарда тяготило уединение, которое будто тянуло к нему незримые руки. К тому же действительно накопились кое-какие вопросы.
Пустынники прилежно чтили обычаи, связанные с гостеприимством, домом и трапезой, а потому К'Халим попросту не мог отказаться. Подобрав полы просторного облачения, он уселся на циновку напротив Эдуарда. При этом его ноги сложились так, что юноше больно было даже смотреть на них.
– О чём ты хотел поговорить со мной, мухтади?
– Я давно хотел спросить тебя, – Эдуард передал ему небольшую чашечку с отваром местного растения, которое пустынники сушили на солнце и заваривали в крутом кипятке, – почему ты помог нам? Я имею в виду тогда, у Трещины, и вообще…
К’Халим задумался.
– Вам нужна была помощь, – улыбнулся пустынник, – разве это не так?
– Но было ведь и что-то ещё? – не сдавался Эдуард. – Почему ты отвёл меня к тому человеку? Кто он? Я знаю, ты что-то скрываешь. Расскажи мне, если в самом деле больше не считаешь меня чужаком.
– Я… – К'Халим мешкал, пристально вглядываясь в глаза Эдуарда. – Не знаю, как говорить о таком. Я боюсь… ошибиться.
– Если это касается меня, я должен знать.
– Пусть будет так, – сдался наконец кочевник, – но эти слова лишь для твоего уха. За многие вещи я не могу поручиться, потому как и сам не понимаю их до конца.
Эдуард понимающе кивнул.
– Ты знаешь, кто такие «говорящие»?
– Так вы зовёте таких, как Хазар? – предположил Эдуард.
– Нет, – улыбнулся пустынник. – То – табибы… тёмные. Их много среди нас. Обычно по одному на каждый улус. У них есть сила и знания, но и только. «Говорящий» всегда один. Он – тёмный из тёмных. За последние восемь сотен лет земля явила нам лишь пятерых.
– Чем же они отличаются от тёмных?
– Тёмные учатся. Почти любой может стать одним из них при должном навыке и усердии. «Говорящие» не учатся. Они рождаются. Я мог бы попытаться рассказать тебе, на что они способны, но и сам не очень в это верю.
К'Халим отхлебнул немного отвара, прикрыв глаза. То ли он хотел сосредоточиться на вкусе напитка, то ли так память служила ему лучше.
– Однажды я встретился с ним. – В голосе кочевника послышались нотки благоговения. – Много лет назад. Тогда я был ещё совсем мальчишкой, а тебя и вовсе не жило на свете. Мой дед умер на великой войне, о которой ты, вероятно, знаешь и без моих рассказов.
– Война Двенадцати, – догадался Эдуард.
– Да. Тогда останкам моего родича посчастливилось вернуться в родные земли. Когда мы проводили обряд памяти, я услышал что-то. Услышал вещи, которые не мог слышать. Увидел то, что не мог видеть.
– У тебя было видение?
– И да и нет. Оно было расплывчатым и нечётким. Голоса сливались в неясный шум, но я знал, что это говорил со мной мой дед. Я сказал об этом отцу, он отвёл меня к тёмному, а тот послал к говорящему, думая, что в моём видении может быть что-то важное.
– Тогда ты встретил его?