Саммер отвела взгляд.
– С кем Крамер летел в Ирвин? – спросил я.
– С двумя своими сослуживцами, – ответил Гарбер. – Генералом с одной звездой и полковником, Васселем и Кумером. Они составляли настоящий триумвират – Крамер, Вассель и Кумер. Объединенное лицо бронетанковых войск.
Он встал и потянулся.
– Расскажите мне обо всем, что вы делали, начиная с полуночи, – попросил я.
– Зачем?
– Потому что я не люблю совпадения. И вы тоже.
– Я ничего не делал.
– Все что-то делали, – сказал я. – Кроме Крамера.
Гарбер посмотрел прямо на меня.
– Я следил за стрелками часов. Выпил очередной бокал. Поцеловал дочь. И, насколько я помню, еще множество людей. Затем спел «Доброе старое время».[10]
– А потом?
– Мне позвонили из моего офиса. Доложили, что в Северной Каролине обнаружено тело генерала с двумя звездами. И что дежурный офицер Бэрда не стал этим заниматься. Поэтому я позвонил туда и поговорил с тобой.
– А дальше?
– Ты отправился выяснять, что там произошло, а я связался с городскими копами, и они назвали имя Крамера. Я выяснил, что он из Двенадцатого корпуса, поэтому позвонил в Германию и сообщил о его смерти, но подробности оставил при себе. Я тебе уже это говорил.
– Потом?
– Потом ничего. Я стал ждать твоего доклада.
– Хорошо, – сказал я.
– Что хорошо?
– Хорошо, сэр.
– Дерьмо собачье! – выругался он. – Что у тебя на уме?
– Портфель, – сказал я. – Я по-прежнему хочу его найти.
– Тогда продолжай искать, – проговорил он. – До тех пор, пока я не найду Васселя и Кумера. Они смогут рассказать, было ли там что-нибудь такое, о чем нам стоит беспокоиться.
– Вы не можете их найти?
Гарбер покачал головой.
– Нет. Они выехали из отеля, но не полетели в Калифорнию. И похоже, никто не знает, где они, черт их побери.
Гарбер уехал в город в своей машине, а мы с Саммер сели в нашу и снова направились на юг. Было холодно, и уже начало темнеть. Я предложил сесть за руль, но она отказалась. Судя по всему, больше всего на свете она любила управлять автомобилем.
– Мне показалось, что полковник Гарбер очень напряжен, – заметила она, и я услышал в ее голосе разочарование, как у актрисы, которая провалила прослушивание.
– Он чувствует свою вину, – пояснил я.
– Почему?
– Потому что он убил миссис Крамер.
Она молча уставилась на меня. Машина мчалась на скорости девяносто миль в час, а Саммер смотрела на меня.
– В определенном смысле, – добавил я.
– Почему?
– Это не было совпадением.
– Доктор сказала нам совсем другое.
– Доктор сказала нам, что Крамер умер от естественных причин. Но его смерть каким-то образом привела к тому, что кто-то убил миссис Крамер. А запустил этот механизм Гарбер, сообщив о случившемся в Двенадцатый корпус. Жена Крамера погибла через два часа после того, как стало известно, что Крамер мертв.
– Что вообще происходит?
– Не имею ни малейшего понятия, – признался я.
– А как насчет Васселя и Кумера? – спросила она. – Они летели на конференцию втроем. Крамер мертв, его жена тоже, а двое других пропали?
– Вы же слышали, что сказал Гарбер. Это не наше дело.
– И вы не собираетесь ничего делать?
– Я собираюсь найти проститутку.
Мы выбрали самый прямой маршрут к мотелю и бару. Особого выбора у нас не было. Сначала кольцевая, затем автострада I-95. На дорогах было пусто, все продолжали праздновать Новый год. Мир за окнами казался темным и тихим, холодным и сонным. Повсюду зажигались огни. Саммер ехала быстро, насколько могла позволить себе рискнуть, то есть очень быстро. Дорога, на которую у Крамера ушло шесть часов, должна была занять у нас меньше пяти. Мы остановились, чтобы заправиться, купили несвежие бутерброды, сделанные еще в прошлом календарном году, и заставили себя съесть их, продолжая мчаться вперед. Затем я потратил двадцать минут на наблюдение за Саммер. У нее были маленькие аккуратные руки, и они легко лежали на руле. Она почти не моргала. Время от времени она облизывала губы или проводила языком по зубам.
– Давайте поговорим, – предложил я.
– О чем?
– О чем угодно, – сказал я. – Расскажите мне о своей жизни.
– Зачем?
– Потому что я устал, – ответил я. – И могу уснуть.
– Это будет не слишком интересно.
– А вы попытайтесь.
Саммер пожала плечами и начала с самого начала. Она родилась неподалеку от Бирмингема, штат Алабама, в середине шестидесятых. Саммер не сказала ничего плохого о том времени, но у меня сложилось впечатление, что уже тогда она знала, что для детей есть места и получше, чем бедная черная Алабама. У нее были братья и сестры. Она всегда была маленькой, но ловкой, у нее обнаружился талант к гимнастике и танцам, и в школе на нее обратили внимание. Училась она тоже хорошо, заработала целую кучу незначительных стипендий и перебралась в Джорджию, где поступила в колледж, затем на курсы подготовки офицеров резерва. К этому времени стипендии иссякли, но тут появились военные с предложением оплатить ее обучение в обмен на пять лет службы по окончании. Прошла ровно половина этого срока. Саммер с отличием закончила школу военной полиции. Мне показалось, что она довольна. Минуло сорок лет с тех пор, как армия подверглась интеграции, и Саммер обнаружила, что это чуть ли не единственное место в Америке, где никого не волнует цвет твоей кожи. Но с другой стороны, ее немного беспокоило собственное продвижение по службе. У меня сложилось впечатление, что ее заявление о переходе в 110-й отдел – это своего рода вызов судьбе. Если ее переведут, значит, она останется в армии до конца жизни, как я. Если же нет – уволится, когда пять лет закончатся.
– А теперь вы расскажите о своей жизни, – сказала она.
– Я? – переспросил я.
Моя жизнь во всех смыслах отличалась от ее жизни. Цвет кожи, пол, география, семейные обстоятельства.
– Я родился в Берлине. В те времена из больницы выписывали через семь дней, так что я начал служить в армии, когда мне исполнилась неделя. Я рос на самых разных базах, кажется, побывал на всех, какие у нас только есть. Затем отправился в Уэст-Пойнт. Я продолжаю оставаться военным. И буду им всегда. В общем, это все.
– У вас есть семья?
Я вспомнил записку сержанта: «Звонил ваш брат. Сообщения не оставил».
– Мать и брат, – ответил я.
– Были когда-нибудь женаты?
– Нет. А вы были замужем?
– Нет, – ответила она. – Встречаетесь с кем-нибудь?
– Сейчас нет.
– Я тоже.
Мы проехали милю, потом еще одну.
– Вы можете представить себе жизнь за пределами армии?
– А такая жизнь существует?
– Я там выросла. Возможно, вернусь обратно.
– Вы, гражданские, не перестаете меня удивлять, – заметил я.
Саммер припарковалась перед номером Крамера – вероятно, исключительно для того, чтобы эксперимент был достоверным, – через пять часов с небольшим после того, как мы выехали из госпиталя Уолтера Рида. Мне показалось, что она осталась довольна своим результатом. Она выключила двигатель и улыбнулась.
– Я пойду в бар, – сказал я. – А вы поговорите с парнишкой в мотеле. Прикиньтесь хорошим полицейским. Но сообщите ему, что плохой полицейский скоро придет.
Мы вышли в темноту и холод. Снова спустился туман, подсвеченный уличными фонарями. Все тело у меня затекло, а еще хотелось глубоко вдохнуть свежего воздуха. Я потянулся и зевнул, поправил куртку и посмотрел на Саммер, которая прошла мимо автомата по продаже кока-колы. В неоновом свете ее кожа казалась красной. Я перешел на другую сторону дороги и направился к бару.
Как и вчера ночью, парковка была забита машинами. Легковые автомобили и грузовики окружали здание со всех сторон. Вентиляторы снова работали на полную мощность. Я видел дым и чувствовал запах пива в воздухе. И слышал грохот музыки. Неоновые огни слепили глаза.
Я открыл дверь, и в меня ударила волна шума. Сегодня здесь снова собралось столько народу, что яблоку негде было упасть. Светили те же прожектора. Но на сцене танцевала другая голая девушка. Тот же парень с грудью, похожей на нефтяную бочку, пристроился в тени за конторкой. Я не видел его лица, но знал, что он смотрит на мою форму. Там, где на лацканах куртки Крамера имелись скрещенные кавалерийские сабли и идущий в наступление танк, у меня были скрещенные кремневые пистолеты, сверкающие золотом, – знак военной полиции. Не самый популярный в таком месте.
10
Шотландская песня на слова Роберта Бернса, которой по традиции заканчиваются все праздники и собрания.