Как самый молодой и неопытный, Ганнон беспокоился, какой из флангов оставят ему.
— Я займу центр, — резко сказал Бостар.
— Как обычно, — пробормотал Сафон. — Я тоже хотел туда. А теперь ты не выше меня по званию, помнишь?
Братья гневно переглянулись.
— Это просто нелепо, — зло оборвал Ганнон. — Какая разница, кто из вас это сделает?
Никто из братьев не ответил.
— Почему бы вам не бросить монетку? — Ганнон попытался разрядить обстановку.
Но Бостар и Сафон все также продолжали хранить молчание.
— Мелькарт всевышний! — воскликнул Ганнон. — Тогда это сделаю я.
— Без вариантов, — тут же отозвался Сафон. — У тебя нет еще боевого опыта.
— Точно, — согласился Бостар.
— Но надо же мне когда-то начинать. Почему не сегодня? — возразил Ганнон. — Ведь лучше сейчас, чем в большом сражении, разве я не прав?
Бостар поглядел на Сафона.
— Мы не можем тут стоять и спорить до утра, — примирительно сказал он.
— Думаю, даже Ганнону будет сложно ошибиться, — заявил Сафон и с видимым безразличием пожал плечами.
Почувствовав себя оскорбленным, юноша опустил взгляд.
— Зачем ты так? — рявкнул Бостар. — Отец хорошо учил Ганнона. Ганнибал сам выбрал его командиром фаланги. Его воины — ветераны. Его шансы все испортить, стоя по центру, не больше, чем у меня… — И, помолчав немного, закончил: — Или у тебя.
— Что все это значит? — прищурившись, спросил Сафон.
— Прекратите! — крикнул Ганнон. — Вам должно быть стыдно, обоим. Ганнибал поручил нам дело, не забыли? Так что, будьте добры, давайте им и займемся.
Надувшись, как дети, братья демонстративно стали смотреть по сторонам, а потом и вовсе, храня молчание, разошлись в стороны, каждый к своей фаланге. Ганнон немного подождал и вдруг понял, что первым командовать ему.
— В колонну по шесть, становись! — приказал он. — За мной!
И с удовольствием отметил, что воины мгновенно выполнили приказ. Многим из них явно нравилось происходящее, что добавило в его действия уверенности.
Три фаланги выстроились у брода в свободном строю. Когда они сомкнут ряды, спереди карфагеняне будут представлять собой сплошную стену перекрывающих друг друга щитов, ощетинившуюся лесом копий. Ни один римский всадник в здравом уме не пойдет в атаку на такое препятствие, иначе будет пронзен, как дикий кабан на охоте.
Ганнон расхаживал вперед-назад, подбадривая своих воинов. Он мысленно поблагодарил отца за совет знать в лицо как можно больше людей из своей фаланги. Простая уловка, но ни один воин не смог удержаться от улыбки, когда Ганнон обращался к нему по имени.
Маневр не занял много времени, и вскоре снова потянулись часы ожидания. Но если сначала, при построении, они не чувствовали холода, то теперь, когда оставалось лишь ждать римлян, почувствовали всем телом пронизывающий ветер и холод. С реки дул влажный ветер, пробирая воинов до костей. Позволить им погреться или затянуть песню, чтобы поднять настроение, сейчас было нельзя.
Оставалось лишь ждать.
Постепенно начало светать, но солнце скрывали низко нависающие облака. Единственным признаком жизни были мелкие птицы, иногда пролетавшие меж оголенных осенью ветвей деревьев. Единственным звуком был шум реки за спиной. Потом у Ганнона заурчал живот, и он задумался, не надо ли отдать команду, чтобы воины могли подкрепиться перед атакой. Но прежде чем он успел подойти к братьям и обсудить это, все услышали грохот копыт лошадей, идущих галопом. И все как один уставились на дорогу, ведущую на запад.
Из-за поворота, не обращая внимания на шум, появились двое нумидийцев. Все дружно вдохнули.
— Они идут! — крикнул один из всадников, подъезжая ближе.
— И полтысячи наших братьев у них на хвосте! — радостно крикнул второй.
Ганнон уже едва слышал вторую фразу.
— Ряды сомкнуть! — заорал он. — Копья к бою!
Глава 22
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Квинт надеялся, что беспокойство оставит его, когда они отъедут от Требии. Куда там… Каждый шаг, который делал его конь по занятой врагами земле, казался ему последним, будто он пересек Стикс и двигался вглубь Гадеса. Воодушевление, подогретое вином, испытанное им в палатке отца, растворилось в холодном влажном воздухе. Квинт ничего не говорил, но, глядя по сторонам, убеждался, что он не одинок в своих чувствах. Лица других кавалеристов говорили сами за себя. Многие с омерзением поглядывали на Флакка. Все знали, что именно он ответственен за их опасный поход.
Находясь впереди, Фабриций понятия не имел или просто делал вид, что не знает, что происходит среди воинов. Скорее, второе, подумал Квинт. Эти люди были одни из самых опытных воинов его отряда. И все равно они угрюмы. Почему отец вообще согласился на эту операцию? Квинт выругался. Ответ прост до безобразия. Как будет выглядеть в глазах Публия отказ Фабриция от такого задания? Ужасно. Квинт мрачно поглядел на Флакка. Если бы этот дурак не подал идею консулу, сейчас они были бы в безопасности, на другой стороне реки. Но вскоре гнев сменило чувство вины. Проявив излишнее рвение, он, возможно, подтолкнул отца к тому, чтобы согласиться на эту самоубийственную вылазку. В том, что она именно такой и является, Квинт не сомневался, несмотря на то, что нигде не было и намека на присутствие врагов.