Ганнон каким-то образом ухитрялся использовать небольшие перерывы в схватке, чтобы управлять своей фалангой. Приказал воинам из задних рядов передать щиты вперед. То же самое сделали и с копьями. Фаланга приобрела свой первоначальный вид — по крайней мере, в первых рядах. Малх сделал то же самое. Восстановив сплошную стену щитов по фронту, фаланги превратились в куда более трудное препятствие для легионеров, которые давно израсходовали пилумы и бились лишь гладиями. А мечи были куда короче ливийских копий. Однако римляне поняли это очень быстро. Увидев, что гастаты и принципы справа от них без труда прорубаются сквозь неорганизованные остатки воинских соединений галлов, они отошли и присоединились к товарищам.
Изнемогающие воины Ганнона наблюдали за этим маневром со смесью изумления и скрытого облегчения.
И вдруг римлян не стало. Как ни странно, они не развернулись и не атаковали строй карфагенского войска с тыла. Ганнон не мог поверить глазам. Оставались еще небольшие очаги сопротивления, где сражались легионеры, оттесненные карфагенянами от основных сил, но основная масса римской пехоты начала отступление, прямо через центр карфагенского строя, настойчиво пробиваясь к исходной позиции. И, насколько понимал Ганнон, это им вполне удавалось.
Его воины были сейчас не в состоянии догнать и разгромить отступающих римлян, как и фаланга отца. Музыканты не подавали никаких сигналов, следовательно, командующий считал так же. Выстроив всех пехотинцев в один ряд, он не имел резерва, чтобы организовать полноценное преследование отступающих легионеров.
Шумно дыша, Ганнон оглядел поле боя. Пехоты союзников нигде не видно. Видимо, боевые слоны, в сочетании с нумидийскими конниками и застрельщиками, их выдавили. Справа, там, куда была развернута его фаланга до того, как римляне ее оттеснили, на поле боя почти никого не осталось. Внезапно Ганнона охватила смесь страха и восторга. Они победили, но какой ценой? Поглядев на свинцовое небо, он истово взмолился. «Благодарю вас, великий Мелькарт, всевидящая Танит, могучий Баал Сафон, что помогли нам одержать эту победу! Вашей милостью я и отец остались живы. Я лишь скромно надеюсь, что вы сочли нужным помиловать и моих братьев».
Он глубоко вдохнул. Если нет, то пусть не будет ни одной раны на их спинах.
Вскоре они встретились с отцом. Забрызганный с ног до головы кровью, со сталью во взгляде, Малх не произнес ни слова. Просто крепко обнял Ганнона. Ничего больше и не требовалось. Когда они разжали объятия, юноша был тронут до глубины души, увидев в глазах отца слезы, такие же, как и у него. За последние несколько недель Малх проявил больше чувств, чем за все остальное время, прошедшее со смерти матери.
— Это был тяжелый бой. Ты хорошо управлял фалангой, — тихо похвалил сына Малх. — Ганнибал узнает об этом.
Ганнону казалось, что он вот-вот лопнет от счастья и гордости. Признательность отца значила для него в десять раз больше, чем внимание командующего.
Но Малх быстро вернулся к обычному деловому настрою.
— Но еще осталось немало работы. Разверни воинов в свободный строй. Веди вперед. Пусть убивают всех римлян, каких найдут живыми.
— Да, отец.
— И сделай то же самое с нашими, тяжелоранеными, — добавил он.
Ганнон моргнул. Лицо Малха на мгновение сделалось мягче.
— В противном случае их смерть будет долгой и мучительной. От холода, от волчьих зубов… Быстрая смерть от руки товарища лучше, так ведь?
Ганнон со вздохом кивнул.
— А ты что?
— Легкораненые выживут, если мы сможем унести их с поля боя. Но, мне кажется, через час уже стемнеет. Надо действовать быстро. — Он подтолкнул Ганнона. — Давай. И поищи заодно Сафона и Бостара.
Что имел в виду отец — живых или мертвых? Ганнон нервно размышлял об этом, уходя к своим воинам.
Те же с радостью откликнулись на возможность убить побольше римлян. Но ничего удивительного не было в том, что они с куда меньшим рвением выполняли второе распоряжение, касающееся их тяжелораненых товарищей. Однако когда Ганнон объяснил, какая судьба их ждет, если не будет выполнен приказ, почти никто не возражал. Кто мог пожелать товарищам долгой и мучительной смерти, которая неминуемо постигла бы их с наступлением ночи?
Выстроившись в длинную шеренгу, они пошли через поле боя. После сражения земля превратилась в красную грязь, облеплявшую сандалии карфагенян. Лишь крохотные островки снега остались нетронутыми, ослепительно белые среди красно-коричневого месива. Ганнона ошеломил масштаб прошедшей битвы. Он должен был проверить лишь малую часть поля, где велось сражение, но и тут были тысячи мертвых, покалеченных и умирающих воинов.