Шло время, и Квинт постепенно приходил в себя. Он уже дважды опустошил бурдюк с водой и дважды наполнял его из шумного ручья, текущего вдоль дороги. Головная боль потихоньку проходила, и он начал оглядываться по сторонам. Холмы, в которых они охотились на медведя, превратились в извилистую линию, исчезающую в дымке на горизонте. По обеим сторонам раскинулись поля колосящейся пшеницы на землях, принадлежащих их соседям. В Кампании была самая плодородная в Италии земля, и доказательства тому были повсюду. Трудились рабы, взмахивая серпами, собирая колосья и складывая их в снопы. Но Квинта это мало интересовало. Он уже чувствовал радостное возбуждение от того, что скоро наденет тогу взрослого мужчины.
Когда носилки оказались рядом с ним, Аврелия отодвинула занавеску.
— Ты уже выглядишь немного лучше, — радостно заметила она.
— Может, чуть-чуть, — смущенно признался Квинт.
— Не надо было тебе столько пить, — раздраженно сказала Атия.
— Не каждый же день убиваешь медведя, — пробормотал Квинт.
— Это уж точно, — произнес Фабриций, оборачиваясь.
Аврелия сжала губы, но не стала развивать тему.
— Такой день, как вчера, бывает лишь несколько раз в жизни. И он имел право его отпраздновать, — заявил Фабриций. — А больная голова — лишь небольшая расплата за праздник.
— В целом это верно, — ответила Атия из глубины носилок. — Ты не посрамил своих предков, как осканцев, так и римлян. Я горжусь, что у меня такой сын.
Вскоре после полудня они приблизились к внушительным стенам Капуи. Окруженная глубоким рвом, каменная крепость окаймляла по периметру весь город. Через равные промежутки над стеной возвышались дозорные башни, а для прохода внутрь служили шесть ворот, которые охраняли часовые. Квинт, ни разу не видевший Рима, очень любил этот город. Построенный этрусками более четырех столетий назад, он был главным в конфедерации двенадцати городов. Но два столетия назад в эти земли вторглись осканцы и заняли их. В правление осканцев Капуя стала одним из влиятельнейших в Италии городов, но вскоре ее жители сами были вынуждены просить защиты у Рима, когда их свободе стали угрожать успешные набеги самнитов.
Отец Квинта вел свой род от воина, пришедшего сюда в составе римского войска, посланного на помощь Капуе; следовательно, он был гражданином Рима. Союз Кампании с Римом означал, что ее жители тоже получили статус граждан Республики, но право голоса имели лишь представители благородных семей. Это неравенство было причиной недовольства среди плебеев Кампании, которым тоже приходилось идти на военную службу и сражаться вместе с легионами, несмотря на ограничение в избирательном праве. Самые шумные договорились даже до того, что следует хранить верность лишь осканскому наследию, и поговаривали о том, что Капуе следует снова стать независимой. Фабриций считал такие разговоры изменой. Квинт относился к этим протестам с двойственным чувством, и не в последнюю очередь из-за того, что мать всегда хранила молчание, когда заходили разговоры на эту тему. В самом деле, положение, когда люди, воюющие и умирающие за Рим, не имеют права избирать тех, кто правит Республикой, выглядело лицемерием. Это также заставляло Квинта задуматься над тем, не предает ли он предков по материнской линии ради отцовской. Гай, сын Флавия Марциала, очень любил над ним подшучивать на эту тему. Хотя оба они и являлись гражданами Рима и имели право голоса, Марциал и Гай были до мозга костей осканцами.
Первую остановку они сделали у храма Марса, находившегося в переулке неподалеку от Форума. Вся семья наблюдала за тем, как принесли в жертву одного из барашков. Когда жрец провозгласил, что знамение было благоприятным, Квинт с облегчением вздохнул. То же самое произошло и в храме Дианы, что еще больше его обрадовало.
— Ничего удивительного, — пробормотал Фабриций, когда они вышли из храма.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Квинт.
— Услышав, что произошло на охоте, жрец вряд ли стал бы трактовать знамения как неблагоприятные, — объяснил Фабриций к ужасу Квинта; с его лица не сходила улыбка. — Ладно тебе! Я тоже верю в богов, но нам не нужно подтверждений тому, что вчера они нам благоволили. Это и так очевидно. Сегодня было важным выразить им наше почтение, что мы и сделали. — Он хлопнул ладонями. — Пора хорошенько помыться в бане, а потом купим тебе тогу.